Женская линия. Часть 1

В селе, название которого уже не установить, 12-летняя Ирина и 7-летний Ванечка появились в разгар холерной эпидемии 1830 года. Мать с отцом умерли, да и вся их деревня опустела, вот и шли дети, куда глаза глядят, пока не оказались в имении помещицы Бибиковой. Барыня пожалела их, взяла девочку к себе в услужение, а мальчика отдала в распоряжение старосты. Приказала найти ребёнку лёгкую работу, чтобы не даром хлеб ел. Работёнка и вправду была по силам – определили его гусей пасти. Да не справился Ванечка. Не знал, что маленьких гусят нельзя вести на пруд, пока не сбросят они свой детский пух, не оперятся как следует. Поплыли малыши-желторотики, но вскоре намокли и стали тонуть. Кого-то он успел спасти, но несколько погибло. Прощать порчу барского добра нельзя ни в коем случае. Ванечку высекли. Так, что он до вечера не дожил.

Осталась Ирина совсем одна. Бырыне нравилась расторопная, работящая служанка. И чтобы утешить её в горе, Бибикова пообещала с осени взять девочку с собой в Тамбов. Так сельская сирота превратилась в горожанку. Хотя, конечно, продолжала оставаться крепостной.

Шли годы. Ирина превратилась в красивую девушку. Когда исполнилось 16 лет, на неё стал заглядываться сын хозяйки. Дальнейшие события мне рассказывали по-разному: бабушкина сестра говорила, что молодой человек просто «снасильничал», а сама бабушка описывала всё это, как внезапно вспыхнувшую любовь барина к крестьянке. Вроде бы даже просил он у матери разрешения венчаться, но та не позволила, более того – отослала его служить в столицу, чтобы выбить дурь из головы.

Как бы там ни было, любовь эта даром не прошла, и её последствия стали всё отчётливее проявляться. Позор по тем временам ужасный. Родившуюся девочку у матери сразу отняли и отдали на воспитание в богобоязненную бездетную семью. Назвали Анисьей, а отчество дали по приёмному отцу Зиновею. Позаботилась барыня и о юной грешнице, продала Ирину Васильевну замуж в местную красильню.

Когда я училась в школе, эта запомнившаяся с детства формулировка стала казаться мне дикой: как это – продать замуж? Бабушка объяснила. Покупать крепостных могли только помещики. Но на небольших предприятиях требовались рабочие руки, часто и женские, причём желательно, чтобы такая работница никуда не могла уйти-сбежать. Сделка шла между владелицей душ и хозяином производства: он оплачивал стоимость крепостной с условием, что выдаст её замуж, а барыня вроде как дарила девушке вольную, опять же не просто так, а для замужества. Так Ирину Васильевну отдали за одного из многочисленных сыновей тамбовского красильщика. И запретили ей видеться с дочерью.

Уже в старших классах, когда проходили Тургенева, в «Записках охотника» я увидела, как таким же образом мельник купил себе жену (рассказ «Ермолай и мельничиха»). Видимо, это случалось нередко.

Анисьюшку воспитывали в строгости. Она знала, что родилась незаконнорожденной, а потому должна замаливать не только свои грехи, но и родительские. Девочка постоянно ходила в церковь, росла не по годам серьёзной и работящей. С отрочества о ней в городе уже говорили, как о завидной невесте, хоть и из небогатой семьи.

Замуж вышла рано. Отец её супруга мещанин Андрей Четвертаков занимался перекупкой и продажей лошадей. А потому и его сын Степан с детства был обучен всем премудростям коневодства. Фотографий не сохранилось, но, говорят, красив был юноша, кудрявый, высокий, и силушкой бог не обидел. Вот только грамоту так и не смог одолеть, в отличие от постоянно читающей духовную литературу Анисьи.

В Тамбове молодожёны пробыли недолго, не успели и своим жильём обзавестись. Попал Степан под рекрутский набор. При выборе рода войск учли его рост, стать и профессиональные навыки. Поэтому сразу был определён в кавалерию, а вскоре направлен в столичный гренадёрский полк.

Анисья Зиновеевна поехала за ним. В Петербурге снимала квартиру и занималась маркетантством – продавала солдатам всякую бытовую мелочь, а в праздничные дни готовила для них традиционные кушанья. Пользовалась уважением за исключительную честность при расчётах, а также за знания церковных обрядов и всех тонкостей правильной православной жизни. Во время походов следовала за полком. При этом рожала и растила детей…

С ними она хлебнула много горя: из девяти выжило только двое ребятишек, причём только последние – Аня и Коленька. Первого ребёнка потеряла во время очередного зимнего перехода: закутала так, что малыш задохнулся. Особенно обидной была смерть её любимца. Красавец-сынишка, полтора годика, кудрявый, весь в отца, сидел на руках у матери и оглядывал фрески и иконы гарнизонной церкви. Все ждали начала службы. И тут грянул солдатский хор. Внезапно. Громко. Малыша всего скрутило судорогой, потерял сознание, и к ночи его не стало. «Родимчик хватил с испугу», – сокрушались прихожане. Такая странная для нашего времени кончина ребёнка тогда не была редкостью.

Полковая жизнь семьи Четвертаковых оборвалась внезапно. Уж на что Степан Андреевич знал все лошадиные повадки, да никто не застрахован от ошибок. Дали ему нового коня, огромного – как и положено гренадёру, – но очень уж порывистого. И ударил этот конь Степана в грудь копытом. Поломанные рёбра срослись, но в сыром петербургском климате стала после травмы развиваться чахотка. Четвертакова списали из полка, как тогда говорили, «в чистýю» и отправили по месту проживания обратно в Тамбов.

Так в 30 с лишним супругам пришлось всё начинать заново. С болью вспоминала Анисья Зиновеевна, что сёстры мужа обчистили оставленный на сохранение её сундук. И не столько белья и платьев было жалко, сколько книг и икон, которые она унаследовала от приёмных родителей.

Степан Андреевич стал ямщиком, жена вела хозяйство и немного подрабатывала шитьём. Ездить мужу приходилось в любую погоду и на далёкие расстояния. Но, как ни странно, чахотка на какое-то время затихла. Зато стала развиваться другая болезнь – тяга к спиртному.

Страдали этим многие ямщики: после поездки под дождём, в метель или мороз водку пили, как лекарство от простуды. К тому же она снимала нервное напряжение. В пути и во время ожидания на станциях они обычно горячительного не употребляли, только чай (вдвоём-втроём могли за ночь усидеть ведёрный самовар). Зато, закончив работу, позволяли себе лишнего. Маленька Анечка с Колей прятались от бушевавшего отца. Наутро он просил у жены прощения, а она кивала на образа: «Пусть Он тебя простит».

Чахотка доканала Четвертакова, когда Ане исполнилось восемь лет, Николаю ещё только подходило к шести. Жизнь стала совсем тяжёлой: Анисья Зиновеевна больше не могла брать заказы на пошив одежды – резко ухудшилось зрение. Стала работать прачкой. Но и тут глаза подводили – не всегда удавалось разглядеть пятна на белом белье и их обработать. Поэтому стали ей отдавать в стирку тёмные грубые вещи, которые требовали куда большей траты сил и времени, особенно при их полоскании. Процедура эта требовала большого количества воды, поэтому после кипячения и стирки прачки отправлялись к водоёмам. Полоскали в любое время года, летом с мостков, зимой – в проруби. Особенно сложно было в межсезонье. Как-то в начале весны на Студенце льдина откололась от берега, и Анисья Зиновеевна вместе с бельевой корзиной поплыла на середину реки. На счастье рядом оказались мужики, рискуя оказаться в воде, они с прибрежного льда дотянулись баграми до льдины-беглянки и помогли женщине сойти на землю. Сейчас, глядя на ручей, в который превратился Студенец, не верится, что полтора века назад на этой реке бывали опасные ледоходы.

Руки прачек ежедневно выдерживали сильнейшие перепады температур – от 60° до почти нулевой. У большинства уже через несколько лет начинала развиваться профессиональная болезнь – полиартрит. Не избежала его и Четвертакова. Пальцы скрючились так, что к концу жизни уже не могли держать ложку…

Хорошо, что подрастала Анюта и не только помогала матери по дому, но и стала зарабатывать деньги. Анисья Зиновеевна очень рано научила её шить, и лет с десяти девочка уже имела своих клиентов. При этом она ходила в народную школу, где была лучшей ученицей в классе.

К окончанию учительница сама пришла к Аниной матери. «Ваша дочь очень способная. Мы можем похлопотать, чтобы её взяли в женскую гимназию, детей-сирот там учат бесплатно». «Никаких гимназий, там одни развраты, – отрезала Анисья Зиновеевна, – Нет уж, я свою дочку честным порядком замуж выдам!» Выросшая в богобоязненной семье, Четвертакова не изменяла своим ортодоксальным взглядам. Да и характер у женщины был крутой.

Но судьба подбросила ей ещё одно испытание. Однажды в дом к вдове пришла… её мама Ирина Васильевна.

Анна Степановна запомнила свою бабушку уже совсем старой, изможденной. А ведь ей, когда она нашла свою дочь и внуков, по моим подсчётам, не было и 60 лет. Навещала она их нечасто и тайно, боялась, как бы не узнали в её семье. Всегда приносила гостинчик – яичко или луковицу. Видно, жила очень бедно. Анисья Зиновеевна мать не прогоняла, но держалась с ней холодно, давая понять, что постоянно помнит о её грехе. А Анюта и Коля бабушку любили, запуганная, но добрая и открытая, она была противоположностью их суровой мамы.

Да, возражений Анисья Зиновеевна не принимала, если что решила, так оно и будет. И когда к ней пришли сваты из семьи Александровых с предложением выдать Анну за их сына Ивана, она приняла это, как волю Божью, и дала согласие. Анюта рыдала, жених казался ей глупым и противным. Но мать оттаскала девушку за косу, пригрозила всеми небесными карами и та покорилась…

Иван Васильевич Александров работал на заводе, причём имел особо востребованную тогда специальность – токарь по металлу. Но на этом все его хорошие качества заканчивались. Был он инфантильным и плохо понимал свою роль в семейной жизни. Молодые сняли квартиру, но вскоре Иван исчез. Анна обратилась к его родителям, но те грубо ответили, дескать, не живёт он теперь тут, твой муж, с тебя и спрос. Пошла на его работу – там сказали, что он уволился. При этом в городе его кто-то из знакомых встречал, значит, жив. Двусмысленное положение – не вдова, не мужнина жена. Да ещё беременная… И за квартиру платить нечем. Анна перебралась к матери.

Анисья Зиновеевна в это время жила на грани нищеты. Ютилась с сыном в бывшей баньке на территории Успенского кладбища. К этому крохотному крытому соломой строеницу были приделаны сени, вроде стало похоже на дом. Эти сенечки и сыграли свою нехорошую роль.

В тот день пришла навестить внучку Ирина Васильевна. Хлопотала, старалась утешить, порадовать, поставила в сенях самовар. От искры занялась на крыше солома, и в считанные минуты домик оказался объят пламенем. Причём самый сильный огонь был перед единственным выходом. Беременная Аня как-то смогла протиснуться в маленькое окошко. А Ирина Васильевна пыталась затушить пожар, получила сильные ожоги, и её увезли в больницу. Больше о её судьбе Анна Степановна ничего не знала, скорее всего, бабушка тогда не выжила.

Съемные квартиры, бессонные ночи с иголкой в руках. Немного помогал брат Николай, который с 12 лет был отдан в люди к купцу, а теперь уже дослужился до приказчика. В августе 1886 года у 19-летней Анны родилась дочка Рая. А про мужа так и не было никаких вестей.

Но Тамбов – город небольшой. Однажды молодой матери сказали, что видели её Ивана около барака-общежития завода Махова. И Аня пошла туда. Дневная смена в это время закончилась, рабочие сидели на своих кроватях, кто-то готовил еду, кто-то курил. Появление молодой красавицы встретили бурными возгласами и не совсем пристойными шутками. А уж когда спросила про Ивана Александрова, совсем развесились. Хохот унял пожилой седовласый мужик.

– А зачем он тебе?
– Так это же мой муж.
– Венчаны?
– Венчаны. И ребёнок у нас родился. Девочка. А Ивана я с зимы ищу.
– Вон оно что… Александров, ну-ка поди сюда. Жена твоя?
Иван стоял растерянный, смущенный
– Жена…
– Вот что, моя хорошая, – недобро посмотрел на него седовласый. – Иди домой. А мы тут с Иваном поговорим. Адрес только скажи. Завтра он к тебе придёт.

И, видать, хорошо с ним поговорили. Появился как побитый пёс, долго путано объяснял, что перешёл на завод Махова потому, что там больше платят. Дескать, хотел набрать денег, и тогда бы уже зажили. Но Анна понимала, что Ивану просто было привычней и приятней в компании неженатых рабочих парней, а семейные отношения его пугали и тяготили. Но теперь он обещал, что всё будет по-другому. И действительно, стал приносить зарплату, к праздникам выточил жене на станке подарки: декоративное ружьё и маленький, с ладошку, медный сундучок с совсем крохотным ключиком (ружьё потом продали в голодные годы, а сундучок, хотя уже без замочка и ключика, я берегу до сих пор). Ночевать иногда оставался в общежитии – рядом с заводом, но большую часть времени проводил в семье. Раюшка в нем души не чаяла.

Продолжалась такая идиллия чуть больше года. В цеху, говоря современным языком, проводилась модернизация. Что конкретно там перестраивалось, неизвестно, но глава завода пришёл посмотреть, как идут работы. И вдруг Александров увидел, что прямо на хозяина ползёт железная балка, подскочил, удержал плечом. Тут и другие рабочие подоспели. Но от натуги у Ивана Васильевича, как тогда говорили врачи, «оторвалось лёгкое». Диагноз не совсем понятный, но последствия оказались роковыми – скоротечная чахотка, и через четыре месяца Ивана похоронили. Двухлетняя Раечка только училась говорить, и одними из первых её слов были впечатления о том событии: «Папа – бух!» Бух – в могилу.

Теперь Анне Степановне приходилось работать ещё больше, ведь нужно было содержать не только себя и дочь, но и слабеющую маму. Анисья Зиновеевна уже не могла толком даже помогать в домашних делах. Разве что за ребёнком следила. А было это совсем нелегко: Раечка росла весьма самостоятельной и изобретательной. Однажды дом, где они снимали комнату, сотряс её громкий рёв. Девочка засунула голову между балясинами перил и никак не могла вытащить. Не получилось и у взрослых, пришлось подпиливать балясину. В другой раз перепугала Анисью Зиновеевну, заставшую трёхлетнего ребёнка за уборкой общего туалета. Раюша старательно подметала веником около очка, под которым зияла яма глубиной несколько метров. А через пару месяцев у мамы с бабушкой произошёл ещё больший шок. Во дворе жила на цепи огромная собака. До того злющая, что даже хозяева боялись к ней подойти, еду и воду пододвигали палками. Раечка куда-то пропала. Обыскали весь дом, и тут соседка показала на улыбающееся детской личико, что выглядывало из собачьей будки. А это лохматое чудовище сидело рядом и лизало девочке щёку…

Одно радовало: заказов у Анны Степановны становилось всё больше, она слыла одной из лучших белошвеек и вышивальщиц в городе. А потом новая радость: брат Николай принёс на Рождество царский подарок – швейную машинку. Оказывается, как услышал про такое изобретение, стал копить деньги, чтобы помочь сестре. Несколько лет юноша отказывал себе во всем, но теперь эта сверкающая штука стояла у ёлки, обещая перемены к лучшему в их семье.

Серьёзные перемены пришли не сразу, но машинка действительно положила начало новой жизни. Анна Степановна шила теперь гораздо быстрее, появилось свободное время, а соответственно и новые виды заработка. О молодой вдове в городе говорили, как о человеке исключительно честности. И её всё чаще стали приглашать в дома, где требовались сиделки, компаньонки, экономки. Одно время ей пришлось ухаживать за барыней-алкоголичкой. Пагубную привычку эта ещё нестарая женщина приобрела, когда жила у родственников в Петербурге и училась в гимназии. Вернувшись в Тамбов, она вышла замуж, но вскоре овдовела, и употребление спиртного стало для неё лекарством от депрессии. Периодически она уходила в запои, во время которых почти теряла рассудок. И тут на помощь приходила Анна Степановна. Только её больная не считала глупой и необразованной, сразу начинала говорить с ней об истории и литературе, и та могла поддержать любую тему. Спокойный серьёзный тон собеседницы благотворно действовал на эту даму, она переставала метаться, кричать и требовать вина, а через пару часов засыпала, держа за руку свою компаньонку.

Последним утешением стала Александрова и для богатой старушки, недавно потерявшей сына. Чтобы отвлечь её от тяжёлых мыслей, Анна Степановна читала ей толстые романы и свежие номера журналов.

Но чаще всего молодую вдову приглашали в дом купцов Ивановых. Там она выполняла роль экономки, вела книгу расходов по хозяйству, составляла списки покупок для кухарки, в праздничные дни помогала прислуге в убранстве дома. При этом дружила с купеческими дочками, они были ровесницами или немного моложе. В семье её все уважали, называли только по имени-отчеству. За все годы Александрова всего лишь раз обиделась на сестёр Ивановых. Однажды одна из младших нашла тетрадку с её стихами, все стали их вслух читать, обсуждать, кто-то уже просил написать что-нибудь такое в альбом. Анна Степановна выхватила тетрадь и бросила её в огонь. И больше никогда стихов не писала…

Она не переносила никакого вмешательства в свою личную жизнь. И когда сёстры стали ей советовать обратить внимание на Семёна Михайловича Хлебникова, который работал приказчиком у их отца, она гордо отвергла такие предложения. Но идея поженить сорокалетнего холостяка и тридцатилетнюю вдову уже завладела умами девушек. И тогда они стали расхваливать достоинства своей подруги перед Хлебниковым…