Н. Веселовская. Не о том печалитесь, господа
Хочу воспользоваться приглашением к участию в полемике о литературных проблемах Тамбова. В нашей семье представители трех поколений являются профессиональными литераторами (все трое – члены писательских союзов). Но несмотря на разность в возрасте, наши взгляды на ситуацию неожиданно совпали. А поскольку ни один из нас никогда не имел ни копейки денег от тамбовской писательской организации, литфонда или спонсоров, наше мнение вполне можно считать мнением совершенно независимых наблюдателей.
Выступившие на страницах газеты поэты Алешин, Митрофанов и прозаик Акулинин главными аргументами против председателя тамбовской писательской организации Н.Н. Наседкина выдвигают отрывки из его же произведений. Процитировав откровенно эротические тексты, наши местные «инженеры человеческих душ» сообщают, что это образцы того, «как деградирует русское слово», и возмущаются, как написавший такое может возглавлять областное отделение Союза писателей России.
Когда-то мы это уже проходили: в правление Союза кинематографистов могли входить только исполнители серьезных ролей, а комики – ни-ни, отделения писсоюза возглавляли тоже самые идейно выдержанные, не какие-нибудь там фантасты или пародисты. Неужели все сначала?
Тогда это происходило из-за дилетантизма советской партийной номенклатуры, которая руководила творческими союзами. Нынче… да все из-за того же дилетантизма. У человека с филологическим образованием вызовет улыбку фраза Алешина, что писатель – «глашатай непреходящих общечеловеческих ценностей» и у него «дыхание… должно быть чистым, как у ребенка и свежим, как родниковая струя». Красиво сказано, да только не для XXI века. Человечество прошло через иссушающий эгоизм экзистенциалистов, сумасбродства битников, постмодернистские навороты и всевозможные скандальные эксперименты вроде набоковской «Лолиты» и откровенностей Лимонова. Какие там ценности, какая струя! Кстати, если вчитаться в похотливые переживания любовника Лолиты Гумбольта, там можно найти почти все, за что тамбовские моралисты сейчас ругают героев Наседкина. А ведь книга написана полвека назад, ее называют поэмой в прозе, считают классикой, включают в вузовскую программу, не удивлюсь, если в школьную попадет. И художественные достоинства «Я Эдички» никто не отрицает, хотя лично я читала его с изрядной гадливостью. Но это литература. Если бы не было бы таких книг, мы стали бы беднее. Они учат понимать и жалеть не только беленьких и чистеньких, но и грязных, непокорных, отбившихся от человеческого стада. И в этом заложено куда больше христианской традиции, чем в рассуждениях о чистоте и святости.
Из того же ряда и книги Наседкина. Мне отнюдь не близки его герои, и именно я в свое время дала им достаточно жесткую оценку на страницах «Тамбовского альманаха». Кстати, не опускаясь до цитирования непристойностей – приемчик уж больно примитивный. Но кто сказал, что персонажи должны быть положительными? Задача писателя – сделать их живыми и избегать уже известных схем. Наседкин с ней справился. А какими он пользовался приемами – это дело автора. Его можно упрекнуть только в протоптанности выбранной тропы: современная литература и так перенаполнена сексуальной темой.
Второе, в чем упрекают собратья по перу своего писвождя, это в несправедливом распределении благ: не тем назначили творческие стипендии, кого-то слишком легко приняли в члены СПР, кого-то не так сняли с учета, кого-то не поставили. Представляю, как я буду рассказывать это моим московским друзьям-литераторам, и как опять повиснет в воздухе вопрос: а зачем сейчас нужны эти писсоюзы? Мне задали его в прошлом году, когда я вступала в СПР, и я не знала, что ответить. Что у нас в провинции считаются писателями и поэтами только члены? Что им иногда перепадают какие-то копейки и бесплатно печатаются безгонорарные книжки? В столице это кажется смешным.
Когда-то такое членство гарантировало целый пакет социальных благ. Бесплатные санатории, творческие дачи, поездки по стране и за границу. Возможность писать платные рецензии – 12 рублей за штуку (бешеные деньги по тем временам!), а мой сосед по редакционному кабинету Семен Милосердов успевал делать таких до трех в день. Внеочередное приобретение машины и кооперативной квартиры, а для очередников – дополнительные метры, чтобы у каждого члена был отдельный кабинет. Солидные гонорары, особенно у прозаиков. И наконец – самая большая мечта – оплачиваемый отпуск для написания романа или поэмы. Целый год сидишь дома или путешествуешь, а тебе за это платят и неплохо. Кстати, можешь ничего не написать – кризис, мол, бывает…
Понятно, что туда рвались и что попасть в ряды Союза советских писателей было очень трудно. Но все это умерло вместе с той страной, и большинство раскрученных писателей сейчас в союзы не вступает. На встрече в пушкинской библиотеке кто-то спросил Василия Аксенова, в каком он союзе. Мэтр расхохотался: «Да зачем мне это, я же Аксенов!» Действительно, зачем: никто не сомневается в его писательском статусе, и никакие крохи творческих стипендий не нужны при его гонорарах.
Но провинция… Жить литературным трудом здесь невозможно, разве только при огромных связях со столичными издателями. Стипендии же назначает комиссия, где для чиновников нет понятия «качественная» или «актуальная» литература, они ориентируются на «заслуги». А какие могут быть заслуги у поэта? Только произведения. Но кто их оценит, если нет экспертов? И начинается детская игра: на членов и нечленов рассчитайсь!
Да еще вспоминают, что у Союза советских писателей два правопреемника: Союз российских писателей (бывшее демократическое крыло) и Союз писателей России. Первый даже в столице нищ и горд, второй более обласкан властями. У нас же писателей-демократов всего пять на область, и они как бы вне литературного процесса, никаких им стипендий и книг – все за свой счет… В СПР же количество членов приближается к четырем десяткам. Но качество…
Да и может ли оно стать иным? На Тамбовщине сейчас нет литературной студии уровня литгруппы 70-х годов, которой руководил Г.Д. Ремизов. Когда я пришла туда, у меня был шок, оказалось, что все мои юношеские стихи никуда не годились, к поэзии уже предъявлялись иные требования. «Не пишите зарифмованные школьные сочинения, это самый далекий от поэзии жанр», «убейте в себе старательную девочку-отличницу – без протеста нет поэта», «тема любви за тысячелетия совсем затерта, беритесь за нее, только если найдете что-то принципиально новое», «бегите от банальностей, от пафоса», «никаких лозунгов, никаких призывов, забудьте про повелительное наклонение». «Красивый», «нежный», «гадкий» – забудьте эти субъективные понятия, читатель их не видит, передавайте впечатление через образ». «Счастье», «несчастье», «любовь», «печаль», «тоску» сократите до минимума, такие универсалии не содержат информационного и эмоционального ядра». Все эти советы тогда казались азбукой. Каково же было удивление, когда я через четверть века столкнулась в сборниках местных мэтров, со всем, чего избегала в своих стихах.
В том числе с «бродилками», над которыми мы смеялись еще в 75-м. Ими пестрели юбилейные номера газет: поэт обычно описывал, как он ходит по Михайловскому (Тарханам, Спасскому-Лутовинову) и вспоминает стихи Пушкина (Лермонтова, романы Тургенева), а потом сидит на заветной скамье, восхищенно прикасаясь к ней тем же местом, что и поэт… Этот жанр умер еще 30 лет назад, вернее, изначально был мертворожденным. Почему же тамбовские витии до сих пор продолжают отдавать ему дань? Ответ прост: подсказать некому.
В писательской среде достаточно иметь одного-двух человек, которые хотя бы изредка бывали в столичных литературных тусовках, чувствовали тенденции нынешнего десятилетия и умели доходчиво о них рассказать. Нам тогда очень помогала в этом юная Марина Кудимова. Благодаря ей, мы были лишены родимых пятен провинции – оценок типа «нравится – не нравится» и желания лепить примитивщину, которую так любят невзыскательные читатели. И именно поэтому в литгруппе родились поэты всероссийского уровня: Евгений Харланов, Ирина Суглобова и та же Марина Кудимова. Кстати, две последние входят в русский рейтинговый список «100 поэтов XX века» вместе с Блоком, Есениным, Бродским, причем эти поэтессы там единственные наши земляки.
Так что если бы в Тамбове захотели узнать мнения известнейших поэтов по поводу произведений местных авторов, сделать это было бы несложно: Кудимова, Суглобова, да и другие всегда готовы помочь. Но нет, считается, что у нас и свои не лыком шиты. Насколько взгляды таких «нелыковых» расходятся со столичными, можно увидеть на маленьком конкретном примере. Двум тамбовским мэтриссам показали стихи уникального токаревского самородка Владимира Абросимова, и дамы сморщили носы: «Ничего особенного». Но редакция «Нового мира» оказалась другого мнения, и в июньском номере вышла подборка его стихов. Попадут ли когда-нибудь в этот престижный журнал сами мэтриссы? Вряд ли, ведь главным достоинством поэзии эти дамы считают «поэтичность». Сей дикий тавтологический термин местного производства обозначает непременное присутствие в стихах всяких красивостей – лютиков-цветочков-листочков, что поэты со вкусом обычно не применяют.
Учиться же у лучших наши литераторы упорно не хотят. На обоих творческих вечерах Ирины Суглобовой присутствовало всего по одному представителю тамбовского писсоюза. Объяснить этот феномен я не в силах: ну должно же быть у людей хотя бы элементарное любопытство…
Так что переживания по поводу Остроухова и Струковой я не разделяю, этим людям повезло, что они вращаются в столичных литературных кругах. А что правление временно приостановило их членство в Союзе, думаю, это никак не скажется на их жизни и творчестве. Как не сказался отказ в постановке хотя бы на временный учет меня и моего сына (у нас ситуация с точностью наоборот: живем в Тамбове, а прописаны в Москве). И слава богу, что не поставили, не пришлось участвовать в дележе денежного пирога, вернее, его крошек, из-за которых разгорелся сыр-бор.
Что же касается председателя тамбовской писательской организации Николая Наседкина, я считаю, что он за несколько лет сделал на своем посту больше, чем все его предшественники вместе взятые. И особая его заслуга в том, что он впервые перестал делить литераторов на «своих» и «чужих», включая в «Тамбовский альманах» произведения людей из альтернативных союзов и просто независимых прозаиков и поэтов. А если Наседкину удастся объединить в писательской организации членов всех этих союзов, как это уже сделано во многих городах, ему просто цены не будет. И еще необходима учеба, семинары для уже «очлененных», но так и не понявших, что для литературы хорошо, а что плохо. И приглашать на эти семинары нужно ведущих писателей и поэтов страны, чтобы они разбирали, как у маленьких, тексты наших мэтров и подчеркивали, где нужно, красным карандашом. Чтобы потом не висели в людных местах процитированные Митрофановым «шедевры» и не учились наши школьники на уроках литературного краеведения стихосложению по убогим образцам.
Насчет стипендий, которые теперь выплачиваются не всем понемногу, а только некоторым, но более увесистыми кучками, я предлагаю очень простое ноу-хау. Члены правления не должны их получать никогда: либо власть, либо деньги, нельзя же все в одни руки. И будет видно, ради чего люди туда вошли – по велению души или… Давать не за «заслуги», а либо для публикации чего-то выдающегося, либо для поддержания особо нуждающихся литераторов, и не только тех, что в СПР. Три года назад в самом центре Тамбова умер от голода и отсутствия лекарств один из самых тонких поэтов-лириков Юрий Белов. Да, он пил (не такая уж это редкость), но пятьсот рублей в месяц, которые в то время получали все члены Союза, могли его спасти. Только Белов не был членом…
Чтобы было меньше подобных случаев и нужна писательская организация. Неважно, сколько в ней человек, главное, чтобы они поддерживали друг друга, не грызлись между собой и не смотрели высокомерно как на вышедших на более высокие литературные уровни, так и на начинающих. А вот как излечить людей от гонора, зависти, жадности… Человечество применяло для этого разные средства, но за тысячелетия так и не выработало рецепт.
Нина Веселовская,
член Союза писателей России
Выступившие на страницах газеты поэты Алешин, Митрофанов и прозаик Акулинин главными аргументами против председателя тамбовской писательской организации Н.Н. Наседкина выдвигают отрывки из его же произведений. Процитировав откровенно эротические тексты, наши местные «инженеры человеческих душ» сообщают, что это образцы того, «как деградирует русское слово», и возмущаются, как написавший такое может возглавлять областное отделение Союза писателей России.
Когда-то мы это уже проходили: в правление Союза кинематографистов могли входить только исполнители серьезных ролей, а комики – ни-ни, отделения писсоюза возглавляли тоже самые идейно выдержанные, не какие-нибудь там фантасты или пародисты. Неужели все сначала?
Тогда это происходило из-за дилетантизма советской партийной номенклатуры, которая руководила творческими союзами. Нынче… да все из-за того же дилетантизма. У человека с филологическим образованием вызовет улыбку фраза Алешина, что писатель – «глашатай непреходящих общечеловеческих ценностей» и у него «дыхание… должно быть чистым, как у ребенка и свежим, как родниковая струя». Красиво сказано, да только не для XXI века. Человечество прошло через иссушающий эгоизм экзистенциалистов, сумасбродства битников, постмодернистские навороты и всевозможные скандальные эксперименты вроде набоковской «Лолиты» и откровенностей Лимонова. Какие там ценности, какая струя! Кстати, если вчитаться в похотливые переживания любовника Лолиты Гумбольта, там можно найти почти все, за что тамбовские моралисты сейчас ругают героев Наседкина. А ведь книга написана полвека назад, ее называют поэмой в прозе, считают классикой, включают в вузовскую программу, не удивлюсь, если в школьную попадет. И художественные достоинства «Я Эдички» никто не отрицает, хотя лично я читала его с изрядной гадливостью. Но это литература. Если бы не было бы таких книг, мы стали бы беднее. Они учат понимать и жалеть не только беленьких и чистеньких, но и грязных, непокорных, отбившихся от человеческого стада. И в этом заложено куда больше христианской традиции, чем в рассуждениях о чистоте и святости.
Из того же ряда и книги Наседкина. Мне отнюдь не близки его герои, и именно я в свое время дала им достаточно жесткую оценку на страницах «Тамбовского альманаха». Кстати, не опускаясь до цитирования непристойностей – приемчик уж больно примитивный. Но кто сказал, что персонажи должны быть положительными? Задача писателя – сделать их живыми и избегать уже известных схем. Наседкин с ней справился. А какими он пользовался приемами – это дело автора. Его можно упрекнуть только в протоптанности выбранной тропы: современная литература и так перенаполнена сексуальной темой.
Второе, в чем упрекают собратья по перу своего писвождя, это в несправедливом распределении благ: не тем назначили творческие стипендии, кого-то слишком легко приняли в члены СПР, кого-то не так сняли с учета, кого-то не поставили. Представляю, как я буду рассказывать это моим московским друзьям-литераторам, и как опять повиснет в воздухе вопрос: а зачем сейчас нужны эти писсоюзы? Мне задали его в прошлом году, когда я вступала в СПР, и я не знала, что ответить. Что у нас в провинции считаются писателями и поэтами только члены? Что им иногда перепадают какие-то копейки и бесплатно печатаются безгонорарные книжки? В столице это кажется смешным.
Когда-то такое членство гарантировало целый пакет социальных благ. Бесплатные санатории, творческие дачи, поездки по стране и за границу. Возможность писать платные рецензии – 12 рублей за штуку (бешеные деньги по тем временам!), а мой сосед по редакционному кабинету Семен Милосердов успевал делать таких до трех в день. Внеочередное приобретение машины и кооперативной квартиры, а для очередников – дополнительные метры, чтобы у каждого члена был отдельный кабинет. Солидные гонорары, особенно у прозаиков. И наконец – самая большая мечта – оплачиваемый отпуск для написания романа или поэмы. Целый год сидишь дома или путешествуешь, а тебе за это платят и неплохо. Кстати, можешь ничего не написать – кризис, мол, бывает…
Понятно, что туда рвались и что попасть в ряды Союза советских писателей было очень трудно. Но все это умерло вместе с той страной, и большинство раскрученных писателей сейчас в союзы не вступает. На встрече в пушкинской библиотеке кто-то спросил Василия Аксенова, в каком он союзе. Мэтр расхохотался: «Да зачем мне это, я же Аксенов!» Действительно, зачем: никто не сомневается в его писательском статусе, и никакие крохи творческих стипендий не нужны при его гонорарах.
Но провинция… Жить литературным трудом здесь невозможно, разве только при огромных связях со столичными издателями. Стипендии же назначает комиссия, где для чиновников нет понятия «качественная» или «актуальная» литература, они ориентируются на «заслуги». А какие могут быть заслуги у поэта? Только произведения. Но кто их оценит, если нет экспертов? И начинается детская игра: на членов и нечленов рассчитайсь!
Да еще вспоминают, что у Союза советских писателей два правопреемника: Союз российских писателей (бывшее демократическое крыло) и Союз писателей России. Первый даже в столице нищ и горд, второй более обласкан властями. У нас же писателей-демократов всего пять на область, и они как бы вне литературного процесса, никаких им стипендий и книг – все за свой счет… В СПР же количество членов приближается к четырем десяткам. Но качество…
Да и может ли оно стать иным? На Тамбовщине сейчас нет литературной студии уровня литгруппы 70-х годов, которой руководил Г.Д. Ремизов. Когда я пришла туда, у меня был шок, оказалось, что все мои юношеские стихи никуда не годились, к поэзии уже предъявлялись иные требования. «Не пишите зарифмованные школьные сочинения, это самый далекий от поэзии жанр», «убейте в себе старательную девочку-отличницу – без протеста нет поэта», «тема любви за тысячелетия совсем затерта, беритесь за нее, только если найдете что-то принципиально новое», «бегите от банальностей, от пафоса», «никаких лозунгов, никаких призывов, забудьте про повелительное наклонение». «Красивый», «нежный», «гадкий» – забудьте эти субъективные понятия, читатель их не видит, передавайте впечатление через образ». «Счастье», «несчастье», «любовь», «печаль», «тоску» сократите до минимума, такие универсалии не содержат информационного и эмоционального ядра». Все эти советы тогда казались азбукой. Каково же было удивление, когда я через четверть века столкнулась в сборниках местных мэтров, со всем, чего избегала в своих стихах.
В том числе с «бродилками», над которыми мы смеялись еще в 75-м. Ими пестрели юбилейные номера газет: поэт обычно описывал, как он ходит по Михайловскому (Тарханам, Спасскому-Лутовинову) и вспоминает стихи Пушкина (Лермонтова, романы Тургенева), а потом сидит на заветной скамье, восхищенно прикасаясь к ней тем же местом, что и поэт… Этот жанр умер еще 30 лет назад, вернее, изначально был мертворожденным. Почему же тамбовские витии до сих пор продолжают отдавать ему дань? Ответ прост: подсказать некому.
В писательской среде достаточно иметь одного-двух человек, которые хотя бы изредка бывали в столичных литературных тусовках, чувствовали тенденции нынешнего десятилетия и умели доходчиво о них рассказать. Нам тогда очень помогала в этом юная Марина Кудимова. Благодаря ей, мы были лишены родимых пятен провинции – оценок типа «нравится – не нравится» и желания лепить примитивщину, которую так любят невзыскательные читатели. И именно поэтому в литгруппе родились поэты всероссийского уровня: Евгений Харланов, Ирина Суглобова и та же Марина Кудимова. Кстати, две последние входят в русский рейтинговый список «100 поэтов XX века» вместе с Блоком, Есениным, Бродским, причем эти поэтессы там единственные наши земляки.
Так что если бы в Тамбове захотели узнать мнения известнейших поэтов по поводу произведений местных авторов, сделать это было бы несложно: Кудимова, Суглобова, да и другие всегда готовы помочь. Но нет, считается, что у нас и свои не лыком шиты. Насколько взгляды таких «нелыковых» расходятся со столичными, можно увидеть на маленьком конкретном примере. Двум тамбовским мэтриссам показали стихи уникального токаревского самородка Владимира Абросимова, и дамы сморщили носы: «Ничего особенного». Но редакция «Нового мира» оказалась другого мнения, и в июньском номере вышла подборка его стихов. Попадут ли когда-нибудь в этот престижный журнал сами мэтриссы? Вряд ли, ведь главным достоинством поэзии эти дамы считают «поэтичность». Сей дикий тавтологический термин местного производства обозначает непременное присутствие в стихах всяких красивостей – лютиков-цветочков-листочков, что поэты со вкусом обычно не применяют.
Учиться же у лучших наши литераторы упорно не хотят. На обоих творческих вечерах Ирины Суглобовой присутствовало всего по одному представителю тамбовского писсоюза. Объяснить этот феномен я не в силах: ну должно же быть у людей хотя бы элементарное любопытство…
Так что переживания по поводу Остроухова и Струковой я не разделяю, этим людям повезло, что они вращаются в столичных литературных кругах. А что правление временно приостановило их членство в Союзе, думаю, это никак не скажется на их жизни и творчестве. Как не сказался отказ в постановке хотя бы на временный учет меня и моего сына (у нас ситуация с точностью наоборот: живем в Тамбове, а прописаны в Москве). И слава богу, что не поставили, не пришлось участвовать в дележе денежного пирога, вернее, его крошек, из-за которых разгорелся сыр-бор.
Что же касается председателя тамбовской писательской организации Николая Наседкина, я считаю, что он за несколько лет сделал на своем посту больше, чем все его предшественники вместе взятые. И особая его заслуга в том, что он впервые перестал делить литераторов на «своих» и «чужих», включая в «Тамбовский альманах» произведения людей из альтернативных союзов и просто независимых прозаиков и поэтов. А если Наседкину удастся объединить в писательской организации членов всех этих союзов, как это уже сделано во многих городах, ему просто цены не будет. И еще необходима учеба, семинары для уже «очлененных», но так и не понявших, что для литературы хорошо, а что плохо. И приглашать на эти семинары нужно ведущих писателей и поэтов страны, чтобы они разбирали, как у маленьких, тексты наших мэтров и подчеркивали, где нужно, красным карандашом. Чтобы потом не висели в людных местах процитированные Митрофановым «шедевры» и не учились наши школьники на уроках литературного краеведения стихосложению по убогим образцам.
Насчет стипендий, которые теперь выплачиваются не всем понемногу, а только некоторым, но более увесистыми кучками, я предлагаю очень простое ноу-хау. Члены правления не должны их получать никогда: либо власть, либо деньги, нельзя же все в одни руки. И будет видно, ради чего люди туда вошли – по велению души или… Давать не за «заслуги», а либо для публикации чего-то выдающегося, либо для поддержания особо нуждающихся литераторов, и не только тех, что в СПР. Три года назад в самом центре Тамбова умер от голода и отсутствия лекарств один из самых тонких поэтов-лириков Юрий Белов. Да, он пил (не такая уж это редкость), но пятьсот рублей в месяц, которые в то время получали все члены Союза, могли его спасти. Только Белов не был членом…
Чтобы было меньше подобных случаев и нужна писательская организация. Неважно, сколько в ней человек, главное, чтобы они поддерживали друг друга, не грызлись между собой и не смотрели высокомерно как на вышедших на более высокие литературные уровни, так и на начинающих. А вот как излечить людей от гонора, зависти, жадности… Человечество применяло для этого разные средства, но за тысячелетия так и не выработало рецепт.
Нина Веселовская,
член Союза писателей России
