Н. Хлебникова. Сестра
С двадцатых и почти до середины пятидесятых годов имя педагога Раисы Ивановны Александровой знал, пожалуй, весь город. Она была в числе первых рядовых беспартийных учителей Тамбова, награжденных орденом Ленина. Но печальна судьба преподавателей – приходит молодая смена, стареют ученики, и память о человеке стирается навсегда. Сейчас её мало кто помнит, хотя дожила Раиса Ивановна до 90 лет и умерла относительно недавно – в 1976 году. Свои воспоминания о ней успела записать её сестра Нина Семеновна Хлебникова, наш постоянный автор, сама скончавшаяся в январе этого года в возрасте 88 лет.
Сегодня мы предлагаем эти записки читателю – судьба учительницы связана с целой эпохой в жизни нашего края.
Самым близким и искренним другом до самой старости у меня оставалась сестра Раиса. Когда я была ещё маленькой, нас часто принимали за маму с дочкой, и это неудивительно: ведь она была старше меня на двадцать два года и впрямь годилась мне в матери. Но и потом, бывало, люди не сразу верили, что мы родные: внешне не похожи, фамилии и отчества носили разные. Пока все объяснишь...
Раин отец, Иван Васильевич Александров, умер, когда девочке не было и двух лет. Молодой, но очень искусный токарь-медник завода Махова, он первым заметил, что на хозяина сползает многопудовая плита. Кинулся, поддержал её плечом... От натуги, как тогда говорили, «отошло легкое», и через два месяца мама осталась вдовой.
Хорошо, что она с детства научилась профессионально шить и теперь могла прокормить себя, ребёнка и старую мать. Хотя сидеть с иголкой приходилось, не разгибая спины, от зари до зари. А предоставленная сама себе крохотная Раюша нередко пугала маму всякими проделками: то голову между балясинами перил засунет, то в конуру к злющей собаке залезет... Вдова смогла посвободней вздохнуть только когда дочка немного подросла и стала помогать, а мамин брат подарил молодой портнихе швейную машинку – одну из первых в Тамбове, – и работа пошла намного быстрее.
Сиротское детство продолжалось у Раи до десяти лет. В 1896 году мама вновь вышла замуж, и у девочки появился новый отец. Семен Михайлович Хлебников сразу полюбил свою падчерицу и сделал для неё всё, чтобы она не чувствовала себя чужой в семье. Даже в завещании он впоследствии оставил ей такую же долю, как и другим своим детям.
А детей у отца с матерью родилось пятеро: четыре мальчика и я – последняя и уже нежданная. Все мы по очереди с первых же часов жизни попадали в руки нашей второй мамы, нашей няньки, нашей всеобщей крёстной – Раисы. А у неё хватало на всех и любви, и ласки, и строгости, и терпения, и какой-то странной, не по годам, мудрости. Смешно, но братья уважали и слушались Раю больше, чем мать.
По духу Раиса была новатором и первопроходцем. Именно она ещё девочкой-подростком ввела в семейный обиход тарелки и вилки (в конце XIX века многие тамбовские мещане ели по старинке ложками из общей миски). Ею были куплены многие книги для домашней библиотеки, и по её просьбе отец стал выписывать «Гимназию на дому», «Путеводный огонёк», «Ниву» и другие журналы. Раиса постоянно с азартом осваивала всё новое, училась сама и тянула за собой других. Вот она ловко режет коньками лёд на городском катке. Вот, закусив губу, мучает скрипку до тех пор, пока не получится нужная мелодия. Она вполне прилично для непрофессионального музыканта играла на гитаре и мандолине, умело правила лошадью, а как только в Тамбове появились первые любительские фотокамеры, сразу научилась фотографировать. При этом Рая в совершенстве владела всеми женскими искусствами – шила, вязала, вышивала.
Одевалась она очень изящно – строго, но со вкусом. Внешне сестра больше походила на барышню, чем на девушку из простой семьи. И редко кто догадывался, глядя на эти платья, блузки и английские костюмы, что всё сшито её руками. Причём сестра никогда слепо не следовала моде. Помню, однажды ей подарили шляпку, украшенную птичьими крылышками. Каково же было мое удивление, когда я увидела крылья отпоротыми, а Рая сидела и мастерила похожие из кусочков фетра.
– Плевать, что все так носят. А я не хочу, чтобы у меня на голове птичьи трупы были, – объяснила она.
А через считанные дни приятельницы уже расспрашивали Раю, откуда у неё столь оригинальная шляпка.
В чем-то подобном была Раиса и в тот день, когда они с подругами Гапой и Душей поехали на святочной неделе кататься по городу. Рая сидела за кучера на высоком облучке папиной коляски (зимой её ставили на полозья) и лихо погоняла молодую кобылу. На одной из нечищеных поперечных улиц, где движение шло только по одной колее, девушки увидели, что навстречу им мчится экипаж советника городского правления Луженовского. Такому начальству, конечно, полагалось уступать дорогу. Рая придержала лошадь и уже собиралась свернуть, как Луженовский сам съехал в снег, раскланялся и, взмахнув шляпой, торжественно воскликнул: «Дорогу красоте!».
Возможно, этот эпизод не остался бы в памяти, если бы через два месяца галантный кавалер Луженовский не погиб от руки другой представительницы прекрасного пола Марии Спиридоновой.
Сестра действительно была на редкость красива: высокая, стройная, с каштановыми волосами и яркими небесно-голубыми глазами. Знакомые удивлялись, почему девушка с такой внешностью не выходит замуж. Причин было несколько. Вначале ей очень мешали мы – нелегко ухаживать за женщиной, когда вокруг неё носится хоровод малышей. Пока я и братья росли, Раиса закончила не только женское Толмачёвское училище, но и сдала экзамены на звание учительницы. По своему развитию и образованию стала уже сложившейся интеллигенткой, и ей было просто скучно с лавочниками или рабочими. А молодые люди её круга выбирали обеспеченных невест, и делалось это часто по сватовству, под нажимом родственников, без любви, только из-за богатого приданого. Рая же оставалась бесприданницей и, по-моему, даже гордилась этим. Она не рвалась стать женой, сильной личности хотелось самой утвердиться в жизни, самой зарабатывать и поддерживать других. Тем более что отец никак не мог расплатиться с долгами, а мне с братьями предстояло расти и учиться.
Но найти место учительницы в городе было очень трудно. В 1911-1912 годах Рая работала на курсах по обучению грамоте молодых рабочих, но это всё было бесплатно, на общественных началах, и не решало финансовых проблем семьи. Только летом 1913 года сестра узнала, что в селе Измайловка Знаменского уезда есть место учительницы в церковноприходской школе, и смогла выхлопотать туда направление.
…Служащий станции Кариан-Строганово вот уже полчаса поглядывает на тоненькую девушку, которая мается на платформе около вещей. Наконец, он не выдерживает, подходит к ней и сразу попадает под град вопросов: не приезжал ли кто из Измайловки? Ведь она специально послала отцу Василию телеграмму, чтобы её встретили. Могли ли они разминуться, могла ли задержаться телеграмма?
– Не думаю, что поп Василий захотел вас встречать, – покачал головой железнодорожник. – Придется вам самой добираться. Подождите, пойду поищу оказию.
Пока нашелся мужик с телегой, везущий что-то в сторону Измайловки, пока доехали, начало вечереть. Так в синеющих сумерках и увидела Рая в первый раз
церковь и школу, где ей предстояло жить и работать долгих пять лет.
Отец Василий жил километрах в полутора отсюда в центре села. Раису он
встретил недружелюбно. Оглядев с головы до ног, священник только презрительно протянул: «Ба-а-рыш-ню прислали», – молча сунул ей ключи от школы и комнаты учителей, и Рая поплелась обратно. Когда же она открыла дверь и осветила своё новое жилище, перед глазами предстало жуткое зрелище: чёрные, ободранные стены, полуразрушенная печь и горы мусора на полу. Видимо, здесь никто не жил уже много лет.
Глава Измайловского прихода, он же директор церковно-приходской школы, отец Василий был совсем не рад приезду новой учительницы. Дело в том, что поп мечтал устроить на это место одну из своих дочерей (учить детишек грамоте он считал делом очень легким, а зарплата хорошая). Но поскольку у той девушки не было никакого образования, уездное начальство не утвердило её кандидатуру. Тогда священник решил настоять на своём и создать такие условия, чтобы больше никто из учителей не захотел здесь работать. Две преподавательницы уже уехали отсюда, но он не ожидал, что эта хилая городская барышня окажется упрямее его.
Раиса сделала своими руками всё, что было в её силах: отмыла и побелила комнату и классы, починила поломанные скамьи. Увидев, что от тонкого дощатого потолка тянет холодом, она отправилась со своими учениками в ближайший лесок, и каждый принес оттуда по мешку сухих листьев. Всё это было высыпано на чердаке, и в классах стало немного теплее. Но вот печки молодая учительница класть не умела, и тут пришлось вести с попом настоящий бой.
– Своих дочерей вы здесь жить не оставили бы! – в сердцах говорила Раиса, показывая ему замерзший в стакане чай из её комнаты.
И тут вдруг у сестры появился неожиданный союзник – сама матушка-попадья. Она потихоньку порасспрашивала Раю о её тамбовских знакомых и решила, что лучше с ней не ссориться. Под нажимом жены отец Василий сдался и прислал мужиков для переделки печей.
Попадья пригласила Раису за небольшую сумму столоваться у них в доме, как тогда говорили, «взяла на хлеба». Это было выгодно обеим – у сестры оставалось больше времени на учеников, а матушка нашла применение хоть части продуктов, которыми заваливали попа благочестивые прихожане. Со временем сестра сдружилась с этой веселой хитроватой женщиной и, приезжая домой на каникулы, нередко рассказывала про её уловки. Помню, мы смеялись всей семьей, когда от Раисы узнали, как попадья ублажила ухой большого церковного начальника (кажется, архиерея). Тот признался, что никогда не ел столь «благотворного ушного», а рецепт был прост: хозяйка запустила рыбу в прекрасный куриный бульон. На вопрос, не боится ли она, что оскоромила святого человека, матушка спокойно отвечала:
– Ничего, он постоянно молится. И этот грех замолит.
Но отец Василий оставался верен себе. Он не любил Раису и считал глупостью всё, что она делала в школе. Посмотрит на её пособия, плакаты, глобус, пожмёт плечами и отвернётся. Не одобрял он экскурсии со сбором гербариев, календари погоды и разглядывание под лупой растений и насекомых – «не божеское это дело». А когда поп увидел, что учительница весьма неплохо заменяет его на уроках Закона Божьего, он вообще перестал появляться в школе, предоставив ей полную свободу действий.
Раиса была только рада этому. Теперь во время разучивания псалмов она аккомпанировала ребятам на скрипке. Привезла также ноты детских и народных песен, и в школе стали проходить самодеятельные концерты для родителей. Рая рассказывала, как навзрыд плакали бабы во время инсценировки песни «Степь да степь кругом» – уж очень их растрогала игра десятилетней девочки, изображавшей жену замерзшего ямщика.
Приближалось Рождество, и Раиса решила устроить настоящий праздник для детей и взрослых. Несколько дней ребятишки с учительницей оттирали закопчённые церковные стены, скребли полы, а потом украсили всё сосновыми лапами и бумажными гирляндами. Рая два месяца вышивала по вечерам специально к этому событию свой дар храму – покров для аналоя. Измайловцы оценили её старания, увидев преобразившуюся церковь – впервые за последние десятилетия она выглядела так празднично. Никогда прежде службы здесь не сопровождались пением детского хора. А уж о таких новогодних утренниках, который устроила учительница около наряженной ёлки в одном из классов, в селе вообще не слыхали.
Каково же было удивление Раисы, когда, вернувшись из Тамбова после рождественских каникул, она нашла всё в том же виде, как и раньше. На стенах ещё висели остатки украшений, но церковные полы вновь были заплеваны, а обиднее всего, что аналой опять стоял голый – покров исчез. Только через три года сестра узнала, кто украл из храма её работу. Семья отца Василия уезжала из села, дочери укладывали вещи, и в сундучке одной из них мелькнул плат с такими знакомыми лилиями и крестами...
Рая думала, что с приездом нового священника многое изменится к лучшему. Но надежды не оправдались. Его, как и предшественника, не интересовали проблемы школы и детей, а на преподавателей (теперь их было двое) он смотрел, как на свою дополнительную прислугу. И однажды терпение сестры лопнуло. В тот день от попа в школу прибежал батрак, отпустил ребят по домам и велел учительницам срочно идти в дом священника. Оказывается, его семья заготовляла на зиму квашеную капусту, и требовались рабочие руки. Раиса и её коллега возмущенно отказались от роли «обслуживающего персонала» при начальнике и, конечно, нажили себе врага.
После этого случая поп запретил прихожанам чем-либо помогать учителям, а мужиков предупредил, чтобы не подвозили их на станцию. Из-за этой мести церковнослужителя Рая чуть не погибла. Теперь, когда она собиралась в Тамбов, ей приходилось идти в соседнее село и там договариваться с возницей. Как-то весной сестра, не дойдя до Знаменки, попала в разлив, еле выбралась из полой воды и потом долго болела.
Поповские запреты могли испугать мужиков, но не могли убить любовь крестьян к своей «учительше». Ребятишки ходили за Раисой толпами, ловя каждое слово. Нередко уже в темноте раздавался осторожный стук в окно – кто-нибудь из учеников хотел рассказать о самом тайном и наболевшем. Шли за советом и их матери, особенно если дело касалось подачи прошений или оформления официальных бумаг. По сути дела, сестра выполняла в селе роль юридического консультанта. А объяснить неграмотной бабе, которая собралась в город хлопотать за мужа-арестанта, к кому ей надо обращаться и что говорить, было куда труднее, чем провести урок с целым классом...
Была ещё одна постоянная бесплатная нагрузка – читать и писать письма. Рая с первых дней своей работы здесь помогала односельчанам разбирать каракули их родственников, сочинять ответы. Но когда началась Первая мировая война и больше половины мужиков села оказались на фронте, писем стало приходить столько, что учительница не справлялась. И она начала по вечерам обучать грамоте измайловских баб, чтобы они сами могли писать своим мужьям-солдатам.
Всё чаще в село приходили похоронки, всё больше женщин ходило в чёрных платках с потухшими глазами, всё тревожней становилось время. У нас недавно умер отец, и мы все ждали, когда Раиса оставит работу и вернется домой. Но она не хотела расставаться с Измайловкой. Семья бедствовала, а Рая помогала нам не только деньгами, но и продуктами. Все учителя в имении графа Строганова получали так называемый «строгановский паёк» – два пуда муки и пуд пшена в год, и это было в годы войны почти роскошью. Вернись в Тамбов, сестра осталась бы не только без пайка, но, скорее всего, и без работы – на каждое вакантное место здесь было по нескольку желающих. Не хотело отпускать Раису и знаменское начальство: слава об учительнице Александровой уже прокатилась по всему уезду.
Документы об окончании начальных сельских школ тогда выдавались ученикам только после выпускных экзаменов, которые проводились в уездной земской школе в присутствии всего педагогического руководства. Это было серьёзное испытание для ребятишек – многие пугались, зажимались и не могли нормально отвечать. Раиса же умела не только дать знания, но и так психологически подготовить детей, что все ученики её класса держались абсолютно спокойно, уверенно и получали высшие баллы. Аттестационную комиссию это удивило, и вскоре сестре стали поступать предложения перейти работать в Знаменку. Но и тогда она не оставила свою школу.
Почему? Думаю, ответ прост: она действительно любила это село и его людей. Я не понимала её привязанности. Мне, шестилетней девочке, Измайловка запомнилась убогой грязной деревней где-то на другом конце земли. Мы с мамой бесконечно долго ехали от станции по замёрзшим рытвинам, и, когда добрались до места, меня изрядно укачало. Но Раи дома не оказалось, она была на пожаре (полагалось собираться всем здоровым жителям села), и мама, оставив меня одну в комнате, пошла её искать. Я стою в темноте, в окнах колышутся сполохи от неукрощённого огня, а снаружи кто-то ходит, огромный, лохматый, страшный... Потом я узнала, что это был бык, но мне он казался ростом с мамонта.
А наутро увидела крытые соломой домишки и непривычные для моего городского глаза бедно и уродливо одетых детей. Они жались к Раисе и смотрели на меня настороженно и ревниво...
И всё же Рае пришлось покинуть их и перебраться в город. Случилось это в восемнадцатом году, когда разом перевернулись все жизненные ценности и перед каждым стояла только одна цель: выжить самому и помочь выжить другим.
С установлением власти большевиков не только «поднялись низы общества» (по ленинскому определению), но и всколыхнулся низ, нравственный ил в душах людей, всколыхнулись старые обиды, руки потянулись к оружию. В уезде прокатилась волна убийств, поджогов, люди бросали всё и бежали в города в надежде, что там найдут хоть какую-то защиту от бандитского беспредела. Уехали не только Строгановы, но даже измайловский священник – церковь стояла на замке, а с трудом передвигающаяся после «испанки» Раиса осталась в школе совсем одна.
До конца учебного года оставалось ещё больше месяца, и сестра решила провести с нами Пасху. Выехали затемно. Вдруг телегу, в которой она сидела, окружило несколько всадников. На требования отдать им оружие и деньги Рая только разводила руками – нет ни того, ни другого. Стали обыскивать вещи. Чтобы было побольше света, зажгли тетради лучших учеников – Раиса везла показать их друзьям-педагогам. Потом истыкали штыками мешок с мукой, обменялись репликами, что, дескать, девка-то ничего, но больно благородно одетая, а посему кобениться начнет – провозишься с ней... Стеганули с досады нагайкой возницу и скрылись в ночи.
Кто они были – красные, белые, просто шайка грабителей, – неизвестно. Но после этого случая Рая согласилась на уговоры и перевелась поближе к дому.
Школа, где она стала работать, была тоже сельская, в самом дальнем конце Покрова-Пригородного, от нашей Обводной (ныне Пролетарской. – Ред.) больше трёх километров пешком в один конец. Но всё же здесь был её дом, её семья, и Раиса чувствовала себя счастливой.
Правда, радость вскоре омрачило известие о смерти Ивана Ивановича Новикова – человека, с которым Раиса мечтала соединить свою жизнь. В начала войны он попал в немецкий плен, недавно освободился, но в дороге заразился тифом, и встретиться им не пришлось.
Чтобы заглушить боль утраты, сестра ушла в работу: с утра уроки у малышей, вечером – курсы ликвидации неграмотности у взрослых. Помню печальную улыбку Раи, когда кто-нибудь из пропагандистов доказывал, что только при Ленине началось обучение грамоте взрослых людей. Учительница прекрасно знала, что это не так. Причем занятия с измайловскими бабами не были только её изобретением – такие прообразы ликбезов устраивали и другие педагоги-энтузиасты. А курсы для молодых рабочих, которые она вела ещё до отъезда в село, – Ленин не мог не знать о такой форме обучения: ведь на похожих когда-то работала Крупская. Просто большевики уже тогда начали переписывать историю.
Возвращение Раисы спасло нашу семью от больших неприятностей. Только что была национализирована папина лавка – дощатый ларёк со старым железом, который после смерти отца уже больше трёх лет не приносил никакого дохода и почти все время стоял закрытым. Но из-за него мы теперь попали в «бывшие», и можно было ожидать чего угодно. Особенно боялась мама, что отберут дом или кого-нибудь подселят – уже многих владельцев приличного жилья постигла эта участь. Спасти могло только членство в РКП(б), служба в госучреждениях или «социально близкое» происхождение. Ничего этого у нас в семье не было.
И тут нам помог... Раин отец, умерший тридцать лет назад. Сестра стала считаться дочерью пролетария, пострадавшего на производстве (что он спасал хозяина, Рая никому не говорила, иначе покойника сразу записали бы в «прислужники капитала»), и благодаря этому дом оставили в покое.
Как ни странно, Раиса относилась к советской власти весьма положительно и даже называла себя «без пяти минут большевичкой». Видимо, сказывался её революционно-новаторский дух, и очень нравилось, что социальная активность женщин теперь не считалась дурным тоном. Она была в числе организаторов первой губернской конференции народных учителей, смело выступала на городских собраниях, критиковала как старые методы, так и сомнительные новейшие педагогические рекомендации.
Работать приходилось на голом энтузиазме – оплата за труд была смехотворной, недаром в народе ходила поговорка «учителя народные, как собаки голодные». К тому же не сам человек, а только партийное начальство решало, где он должен находиться и что делать.
В 1921 году Раису перевели в 8-ю школу (тогда она числилась под номером 19, цифра 8 закрепилась за ней только в конце двадцатых). Городские дети были более развитыми, чем те, с кем ей приходилось встречаться раньше. Но какие же они были разные и по возрасту, и по уровню знаний! Заканчивалась гражданская война, многие ребята по нескольку лет не ходили в школу, и теперь с этими переростками надо было всё начинать сначала.
Тут же сидели семи-восьмилетние малыши. Кто-то недавно потерял родителей, кто-то пошатался беспризорником, кто-то затравленно сжимался, чувствуя себя «недобитым буржуем». И всех надо было не только научить читать и писать, но и научить уважать себя и других, воспитать в каждом из них строителя нового общества (а что такое прекрасное общество будет построено, Рая тогда свято верила).
Мне в жизни нередко приходилось бывать на уроках сестры, в начале своей педагогической практики я даже пыталась кое в чём подражать ей, но всё же так и не разгадала её основного секрета. Как удавалось Раисе с первых же дней создавать в классе такую серьёзную деловую атмосферу, укрощая даже самых отпетых хулиганов? Как получалось, что у неё практически не было отстающих? Сейчас, наверное, сказали бы, что она обладала способностью сенсорного воздействия на ребят. Не знаю, возможно. А может быть, это был результат педагогического опыта и ежедневных дополнительных занятий со слабыми учениками. Как бы там ни было, школьное начальство довольно быстро отметило Раины успехи и решило использовать их весьма своеобразно.
Как известно, в начальной школе самым сложным для учителя и учеников считается первый класс: дети должны привыкнуть к коллективу, научиться концентрировать внимание, держать ручку, запомнить массу новой информации,
преодолеть трудности слияния букв и слогов... всего не перечислить. Увидев, что Раиса хорошо справляется со всеми этими задачами, директор стал каждый год назначать её в первый класс, передавая ребят во втором другим учителям.
Первое время сестра терпела. Потом просила, чтобы ей дали работать, как положено, требовала, хотела уйти из школы... Бесполезно – директору Афанасьеву очень нравилась его выдумка. Только четвёртый из своих классов Рая смогла довести до конца начальной школы. Помогли родители. К этому времени многие в городе старались посадить свое чадо к Александровой. Были среди них и люди, наделённые властью, и кто-то из таких пожелал, чтобы Раиса Ивановна была с его ребёнком все эти годы.
Я понимала родителей, они чувствовали, какой мощный поток нерастраченной материнской любви идёт от учительницы к их детям. И, как большинству многодетных матерей, ей особенно дороги были самые слабенькие и трудные ребятишки. У Клавы Карпуковой с учёбой не ладилось. После перенесённого в детстве заболевания она до семи лет не могла говорить и сильно отставала в развитии. Перед тем, как попасть к Раисе, Клава уже дважды оставалась на второй год и совсем потеряла веру в себя. Учительнице приходилось не только ежедневно заниматься с ней, но и подкармливать голодную девочку. Уже будучи пенсионеркой, Карпукова со слезами на глазах рассказывала мне, как Раиса, отправив ребят на перемену, делилась с ней своими завтраками. Освоив все трудности начальных классов, Клавдия потом окончила семилетку наравне с другими и избавилась от своих комплексов.
Тяжело было в школе и самому способному Раиному ученику Израилю Кобыльницкому. Его постоянно мучили из-за национальности. Причем в травле принимали участие не только русские хулиганы-старшеклассники, но и юные евреи. Последние, видимо, мстили мальчику за то, что его семья не соблюдала какие-то законы еврейской общины. Изе приходилось буквально прятаться за спину своей учительницы. Сколько раз Рая провожала его домой. И когда её в 1931 году пригласили работать преподавателем биологии в Ленинскую железнодорожную школу, Кобыльницкий тоже пришёл туда, чтобы не расставаться со своей защитницей.
Директор Алексей Алексеевич Колосков мечтал создать уникальное образцово-показательное учебное заведение, равного которому не было не только в городе, но и по всей сети школ нашей железной дороги. Ведущие архитекторы страны разработали специальный проект здания, и теперь велось строительство, небывалое по размаху и скорости исполнения. Причем в нём принимали участие все учителя, ученики и их родители. Сестру мы теперь не видели дома даже по выходным. Провела она на стройке и весь свой отпуск. Но новая Ленинская школа открылась в срок.
Как расстраивалась Рая, когда через три десятилетия это здание передали интернату, потом железнодорожному техникуму, перепланировали, перестроили, и оно потеряло былую красоту и целесообразность.
Эксперимент Колоскова с новой школой удался на славу. Здесь было предусмотрено место и для репетиций детского оркестра, и для просторных мастерских, и для живого уголка, хозяйкой которого стала Раиса. А сколько цветов развела она в вестибюле, классах и кабинетах!
Давняя любовь к исследованию всего живого помогла ей разработать новую систему преподавания биологии. Она всегда критиковала методы изучения организмов только по плакатам и схемам, считала уроки, на которых не рассматривали под микроскопами растения или не наблюдали за насекомыми, потерянными для детей.
– Можно перерисовать сто плакатов, задолбить учебник, но не научиться отличать рыбу от головастика, – говорила Раиса. И старалась, чтобы ученики, прежде всего, увидели, пощупали этот живой мир, познакомились с его обитателями, узнали их повадки, а потом могли применить свои знания в жизни.
Помню, мне было смешно слушать рассуждения москвичей о том, как перевести тараканов. Сразу видно, что они не были на уроках Александровой. Любой из её мальчишек с восторгом рассказал бы, как у него на глазах жук-могильщик в считанные минуты сожрал всю молодь, а потом оставил только шкурку и от самой тараканихи. Как разогнать тараканов? Ну конечно, запустить на кухню такого жука: три дня – и их не будет. А могильщик тоже уйдет, ведь после тараканов ему тут есть будет нечего...
Раины оригинальные подходы к предмету не остались незамеченными. Начались поездки в Москву, выступления на республиканских конференциях. Однажды, разгорячённая после очередного доклада, она, спускаясь по лестнице, столкнулась с человеком, которого боготворила всю жизнь. Навстречу ей шла Крупская, совсем не такая, какой представляла её Раиса, – больная, не по годам состарившаяся женщина. Вдова «вождя мирового пролетариата» стала расспрашивать Раю о её работе, и сестра потом долго жалела, что не успела рассказать обо всех проблемах, с которыми ей приходилось сталкиваться... Как будто это могло что-то изменить!
Проблем было много. Но основной из них в тридцатые годы было то, что сталинская система сначала использовала энергию сильных личностей, а потом в какой-то момент начинала избавляться от них. И всякий заметный человек рано или поздно становился мишенью для обсуждений, обвинений, а нередко и репрессий. Так случилось и с директором Колосковым. Поводом для начала атаки послужили его развод с женой и женитьба на молоденькой уборщице. Этого было достаточно, чтобы выгнать человека из созданной его руками школы (а она к тому времени стала действительно лучшей в городе) и отправить на другое место, куда-то в Подмосковье. Алексей Алексеевич попрощался с учителями летом 1938 года, а через год-полтора его вдова уже вернулась к своим тамбовским родственникам. Колоскова арестовали и ей сообщили, что муж умер в тюрьме.
Страшно расстался с жизнью в те же годы и завуч школы Борис Константинович (фамилии я, к сожалению, не помню). Ходили слухи, что его братья были в белой армии и погибли где-то в Крыму. Борис Константинович очень боялся ареста и однажды, когда во время занятий кто-то сказал, что его спрашивают двое незнакомых, он на глазах у всех бросился в пролет лестницы...
Новый директор постарался сменить почти весь коллектив, и в начале войны Раиса оказалась в 65-й железнодорожной школе. Хорошо, что сестра в это время опять стала преподавать в младших классах, работать здесь было не так престижно, как в средней школе, зато меньше конкуренции и меньше завистников.
Оставаясь лучшим специалистом в городе по обучению навыкам письма и счёта, она стала в это время особое внимание уделять урокам истории и естествознания в начальной школе. Как только позволяла погода, учительница вела свой класс на Татарский вал, в лес, на луга. Её десяти-одиннадцатилетние ребятишки могли вполне профессионально расправить и подготовить для коллекции бабочек и жуков, были хорошо знакомы с лупами и микроскопами, могли самостоятельно провести простейшие химические опыты.
У меня до сих пор хранится несколько настоящих сувенирных кирпичей. Это при изучении глин нашей области каждый из учеников производил в домашней печке обжиг (газа тогда не было, и печи стояли в любой квартире), формой же служили обычные спичечные коробки. Кирпичиков в классе набралось столько, что ребята сложили маленький домик. Можно представить, чем были для детей такие уроки в голодные военные и послевоенные годы, когда ещё не было телевизоров, поход в кино считался роскошью, когда детям не хватало не только книг, но и одежды, и еды...
В конце сороковых труд моей сестры был оценен высшей по тому времени наградой – ей, чуть ли не первой в области рядовой беспартийной учительнице, был вручён орден Ленина (его обычно удостаивались только директора, завучи и другие номенклатурные единицы).
Раиса продолжала работать до пятьдесят шестого года. На пенсию она вышла в семьдесят лет, и то лишь потому, что у моей дочери родился ребёнок – надо было сидеть с малышкой. Всю жизнь ей приходилось нянчить чужих детей: сначала меня и братьев, потом наших сыновей и дочерей, потом наших внуков... И это не считая учеников!
Скоро была ликвидирована 65-я школа, коллеги и ребята перешли в другие учебные заведения, и сестра стала терять с ними связь. Когда она умерла, «Тамбовская правда» некролог не напечатала, и за гробом из нескольких тысяч её воспитанников шла одна Клава Карпукова – самая трудная Раина ученица...
Но ещё долго ко мне подходили люди и спрашивали о Раисе. Я чаще всего не узнавала в них прежних ребятишек. А они были повсюду – работали в магазинах, судах, школах; из числа её учеников вышло много биологов, врачей, химиков. А пока живы они, жива и память о тамбовской учительнице Раисе Ивановне Александровой.
От редакции.
Просматривая архив Нины Семеновны Хлебниковой, мы нашли в черновиках отрывок, который автор не стала включать в рукопись данного очерка. Редакция взяла на себя смелость опубликовать и эти воспоминания, поскольку, на наш взгляд, они будут интересны читателю. Кстати, работники «Города на Цне» уже слышали о предсказателе отце Александре от тамбовских старожилов...
Отношение Раисы к религии было сложным. Пострадавшая в свое время от деспотизма школьных начальников – сельских попов, она приветствовала отделение церкви от народного образования. Но у неё каменело лицо и наворачивались слёзы, когда она слышала об арестах священников. Помню, как расстроилась сестра, узнав о гибели в застенке отца Тихона Поспелова, того самого, который не побоялся отменить праздничную службу в день налёта на Тамбов мамонтовского казачьего корпуса и вообще являлся примером мужества, стойкости и истинной святости для всех жителей города.
С детьми Рая старалась не говорить о Боге, предоставляя каждому разобраться в своей душе. Она, как и полагалось советским учителям, не ходила в церковь, не соблюдала постов и сняла в доме все иконы. Но настоящая атеистка из неё не получилась. Во всяком случае, когда в середине двадцатых годов в Тамбове появился странный предсказатель отец Александр, Раиса не стала, как большинство обывателей, не глядя называть его сумасшедшим, а отправилась сама послушать пророчества.
После встречи с этим местным Нострадамусом сестра вернулась встревоженной и удивлённой. Прогнозы были жуткими: из всех политиков этого времени отец Александр выделил именно Сталина (хотя в стране куда большим авторитетом на тот момент пользовался Троцкий), священник показывал его фотографию и говорил, что это не человек, а сатана, посланный Богом за наши грехи: «Реки крови потекут от него, и не будет конца тем рекам». Предсказывал он, что будет война, какой ещё не бывало, враг двинется с запада и дойдёт до Москвы, но в город не войдёт; будет на берегу Волги, но реки не переплывёт. А людей погибнет столько, что «складывать их будут, как дрова».
Мы с братом отнеслись к его словам, как к глупости, мама помолилась, и все вскоре забыли об этом. Тем более что через какие-то недели отец Александр исчез, и больше о нём никто не слышал. Но несколько раз в жизни Раиса с ужасом вспоминала его пророчества. Впервые – ещё в войну, потом – когда в конце пятидесятых мы стали узнавать правду о сталинизме. В начале семидесятых она смотрела по телевизору хронику о выкапывании трупов в Бабьем Яру. Тела складывали штабелями, и Раиса, уже восьмидесятипятилетняя старуха, вдруг закрыла лицо руками и прошептала:
– Боже! Он ведь всё это знал!..
Сегодня мы предлагаем эти записки читателю – судьба учительницы связана с целой эпохой в жизни нашего края.
Друзей моих прекрасные черты
Самым близким и искренним другом до самой старости у меня оставалась сестра Раиса. Когда я была ещё маленькой, нас часто принимали за маму с дочкой, и это неудивительно: ведь она была старше меня на двадцать два года и впрямь годилась мне в матери. Но и потом, бывало, люди не сразу верили, что мы родные: внешне не похожи, фамилии и отчества носили разные. Пока все объяснишь...
Раин отец, Иван Васильевич Александров, умер, когда девочке не было и двух лет. Молодой, но очень искусный токарь-медник завода Махова, он первым заметил, что на хозяина сползает многопудовая плита. Кинулся, поддержал её плечом... От натуги, как тогда говорили, «отошло легкое», и через два месяца мама осталась вдовой.
Хорошо, что она с детства научилась профессионально шить и теперь могла прокормить себя, ребёнка и старую мать. Хотя сидеть с иголкой приходилось, не разгибая спины, от зари до зари. А предоставленная сама себе крохотная Раюша нередко пугала маму всякими проделками: то голову между балясинами перил засунет, то в конуру к злющей собаке залезет... Вдова смогла посвободней вздохнуть только когда дочка немного подросла и стала помогать, а мамин брат подарил молодой портнихе швейную машинку – одну из первых в Тамбове, – и работа пошла намного быстрее.
Сиротское детство продолжалось у Раи до десяти лет. В 1896 году мама вновь вышла замуж, и у девочки появился новый отец. Семен Михайлович Хлебников сразу полюбил свою падчерицу и сделал для неё всё, чтобы она не чувствовала себя чужой в семье. Даже в завещании он впоследствии оставил ей такую же долю, как и другим своим детям.
А детей у отца с матерью родилось пятеро: четыре мальчика и я – последняя и уже нежданная. Все мы по очереди с первых же часов жизни попадали в руки нашей второй мамы, нашей няньки, нашей всеобщей крёстной – Раисы. А у неё хватало на всех и любви, и ласки, и строгости, и терпения, и какой-то странной, не по годам, мудрости. Смешно, но братья уважали и слушались Раю больше, чем мать.
По духу Раиса была новатором и первопроходцем. Именно она ещё девочкой-подростком ввела в семейный обиход тарелки и вилки (в конце XIX века многие тамбовские мещане ели по старинке ложками из общей миски). Ею были куплены многие книги для домашней библиотеки, и по её просьбе отец стал выписывать «Гимназию на дому», «Путеводный огонёк», «Ниву» и другие журналы. Раиса постоянно с азартом осваивала всё новое, училась сама и тянула за собой других. Вот она ловко режет коньками лёд на городском катке. Вот, закусив губу, мучает скрипку до тех пор, пока не получится нужная мелодия. Она вполне прилично для непрофессионального музыканта играла на гитаре и мандолине, умело правила лошадью, а как только в Тамбове появились первые любительские фотокамеры, сразу научилась фотографировать. При этом Рая в совершенстве владела всеми женскими искусствами – шила, вязала, вышивала.
Одевалась она очень изящно – строго, но со вкусом. Внешне сестра больше походила на барышню, чем на девушку из простой семьи. И редко кто догадывался, глядя на эти платья, блузки и английские костюмы, что всё сшито её руками. Причём сестра никогда слепо не следовала моде. Помню, однажды ей подарили шляпку, украшенную птичьими крылышками. Каково же было мое удивление, когда я увидела крылья отпоротыми, а Рая сидела и мастерила похожие из кусочков фетра.
– Плевать, что все так носят. А я не хочу, чтобы у меня на голове птичьи трупы были, – объяснила она.
А через считанные дни приятельницы уже расспрашивали Раю, откуда у неё столь оригинальная шляпка.
В чем-то подобном была Раиса и в тот день, когда они с подругами Гапой и Душей поехали на святочной неделе кататься по городу. Рая сидела за кучера на высоком облучке папиной коляски (зимой её ставили на полозья) и лихо погоняла молодую кобылу. На одной из нечищеных поперечных улиц, где движение шло только по одной колее, девушки увидели, что навстречу им мчится экипаж советника городского правления Луженовского. Такому начальству, конечно, полагалось уступать дорогу. Рая придержала лошадь и уже собиралась свернуть, как Луженовский сам съехал в снег, раскланялся и, взмахнув шляпой, торжественно воскликнул: «Дорогу красоте!».
Возможно, этот эпизод не остался бы в памяти, если бы через два месяца галантный кавалер Луженовский не погиб от руки другой представительницы прекрасного пола Марии Спиридоновой.
Сестра действительно была на редкость красива: высокая, стройная, с каштановыми волосами и яркими небесно-голубыми глазами. Знакомые удивлялись, почему девушка с такой внешностью не выходит замуж. Причин было несколько. Вначале ей очень мешали мы – нелегко ухаживать за женщиной, когда вокруг неё носится хоровод малышей. Пока я и братья росли, Раиса закончила не только женское Толмачёвское училище, но и сдала экзамены на звание учительницы. По своему развитию и образованию стала уже сложившейся интеллигенткой, и ей было просто скучно с лавочниками или рабочими. А молодые люди её круга выбирали обеспеченных невест, и делалось это часто по сватовству, под нажимом родственников, без любви, только из-за богатого приданого. Рая же оставалась бесприданницей и, по-моему, даже гордилась этим. Она не рвалась стать женой, сильной личности хотелось самой утвердиться в жизни, самой зарабатывать и поддерживать других. Тем более что отец никак не мог расплатиться с долгами, а мне с братьями предстояло расти и учиться.
Но найти место учительницы в городе было очень трудно. В 1911-1912 годах Рая работала на курсах по обучению грамоте молодых рабочих, но это всё было бесплатно, на общественных началах, и не решало финансовых проблем семьи. Только летом 1913 года сестра узнала, что в селе Измайловка Знаменского уезда есть место учительницы в церковноприходской школе, и смогла выхлопотать туда направление.
…Служащий станции Кариан-Строганово вот уже полчаса поглядывает на тоненькую девушку, которая мается на платформе около вещей. Наконец, он не выдерживает, подходит к ней и сразу попадает под град вопросов: не приезжал ли кто из Измайловки? Ведь она специально послала отцу Василию телеграмму, чтобы её встретили. Могли ли они разминуться, могла ли задержаться телеграмма?
– Не думаю, что поп Василий захотел вас встречать, – покачал головой железнодорожник. – Придется вам самой добираться. Подождите, пойду поищу оказию.
Пока нашелся мужик с телегой, везущий что-то в сторону Измайловки, пока доехали, начало вечереть. Так в синеющих сумерках и увидела Рая в первый раз
церковь и школу, где ей предстояло жить и работать долгих пять лет.
Отец Василий жил километрах в полутора отсюда в центре села. Раису он
встретил недружелюбно. Оглядев с головы до ног, священник только презрительно протянул: «Ба-а-рыш-ню прислали», – молча сунул ей ключи от школы и комнаты учителей, и Рая поплелась обратно. Когда же она открыла дверь и осветила своё новое жилище, перед глазами предстало жуткое зрелище: чёрные, ободранные стены, полуразрушенная печь и горы мусора на полу. Видимо, здесь никто не жил уже много лет.
Глава Измайловского прихода, он же директор церковно-приходской школы, отец Василий был совсем не рад приезду новой учительницы. Дело в том, что поп мечтал устроить на это место одну из своих дочерей (учить детишек грамоте он считал делом очень легким, а зарплата хорошая). Но поскольку у той девушки не было никакого образования, уездное начальство не утвердило её кандидатуру. Тогда священник решил настоять на своём и создать такие условия, чтобы больше никто из учителей не захотел здесь работать. Две преподавательницы уже уехали отсюда, но он не ожидал, что эта хилая городская барышня окажется упрямее его.
Раиса сделала своими руками всё, что было в её силах: отмыла и побелила комнату и классы, починила поломанные скамьи. Увидев, что от тонкого дощатого потолка тянет холодом, она отправилась со своими учениками в ближайший лесок, и каждый принес оттуда по мешку сухих листьев. Всё это было высыпано на чердаке, и в классах стало немного теплее. Но вот печки молодая учительница класть не умела, и тут пришлось вести с попом настоящий бой.
– Своих дочерей вы здесь жить не оставили бы! – в сердцах говорила Раиса, показывая ему замерзший в стакане чай из её комнаты.
И тут вдруг у сестры появился неожиданный союзник – сама матушка-попадья. Она потихоньку порасспрашивала Раю о её тамбовских знакомых и решила, что лучше с ней не ссориться. Под нажимом жены отец Василий сдался и прислал мужиков для переделки печей.
Попадья пригласила Раису за небольшую сумму столоваться у них в доме, как тогда говорили, «взяла на хлеба». Это было выгодно обеим – у сестры оставалось больше времени на учеников, а матушка нашла применение хоть части продуктов, которыми заваливали попа благочестивые прихожане. Со временем сестра сдружилась с этой веселой хитроватой женщиной и, приезжая домой на каникулы, нередко рассказывала про её уловки. Помню, мы смеялись всей семьей, когда от Раисы узнали, как попадья ублажила ухой большого церковного начальника (кажется, архиерея). Тот признался, что никогда не ел столь «благотворного ушного», а рецепт был прост: хозяйка запустила рыбу в прекрасный куриный бульон. На вопрос, не боится ли она, что оскоромила святого человека, матушка спокойно отвечала:
– Ничего, он постоянно молится. И этот грех замолит.
Но отец Василий оставался верен себе. Он не любил Раису и считал глупостью всё, что она делала в школе. Посмотрит на её пособия, плакаты, глобус, пожмёт плечами и отвернётся. Не одобрял он экскурсии со сбором гербариев, календари погоды и разглядывание под лупой растений и насекомых – «не божеское это дело». А когда поп увидел, что учительница весьма неплохо заменяет его на уроках Закона Божьего, он вообще перестал появляться в школе, предоставив ей полную свободу действий.
Раиса была только рада этому. Теперь во время разучивания псалмов она аккомпанировала ребятам на скрипке. Привезла также ноты детских и народных песен, и в школе стали проходить самодеятельные концерты для родителей. Рая рассказывала, как навзрыд плакали бабы во время инсценировки песни «Степь да степь кругом» – уж очень их растрогала игра десятилетней девочки, изображавшей жену замерзшего ямщика.
Приближалось Рождество, и Раиса решила устроить настоящий праздник для детей и взрослых. Несколько дней ребятишки с учительницей оттирали закопчённые церковные стены, скребли полы, а потом украсили всё сосновыми лапами и бумажными гирляндами. Рая два месяца вышивала по вечерам специально к этому событию свой дар храму – покров для аналоя. Измайловцы оценили её старания, увидев преобразившуюся церковь – впервые за последние десятилетия она выглядела так празднично. Никогда прежде службы здесь не сопровождались пением детского хора. А уж о таких новогодних утренниках, который устроила учительница около наряженной ёлки в одном из классов, в селе вообще не слыхали.
Каково же было удивление Раисы, когда, вернувшись из Тамбова после рождественских каникул, она нашла всё в том же виде, как и раньше. На стенах ещё висели остатки украшений, но церковные полы вновь были заплеваны, а обиднее всего, что аналой опять стоял голый – покров исчез. Только через три года сестра узнала, кто украл из храма её работу. Семья отца Василия уезжала из села, дочери укладывали вещи, и в сундучке одной из них мелькнул плат с такими знакомыми лилиями и крестами...
Рая думала, что с приездом нового священника многое изменится к лучшему. Но надежды не оправдались. Его, как и предшественника, не интересовали проблемы школы и детей, а на преподавателей (теперь их было двое) он смотрел, как на свою дополнительную прислугу. И однажды терпение сестры лопнуло. В тот день от попа в школу прибежал батрак, отпустил ребят по домам и велел учительницам срочно идти в дом священника. Оказывается, его семья заготовляла на зиму квашеную капусту, и требовались рабочие руки. Раиса и её коллега возмущенно отказались от роли «обслуживающего персонала» при начальнике и, конечно, нажили себе врага.
После этого случая поп запретил прихожанам чем-либо помогать учителям, а мужиков предупредил, чтобы не подвозили их на станцию. Из-за этой мести церковнослужителя Рая чуть не погибла. Теперь, когда она собиралась в Тамбов, ей приходилось идти в соседнее село и там договариваться с возницей. Как-то весной сестра, не дойдя до Знаменки, попала в разлив, еле выбралась из полой воды и потом долго болела.
Поповские запреты могли испугать мужиков, но не могли убить любовь крестьян к своей «учительше». Ребятишки ходили за Раисой толпами, ловя каждое слово. Нередко уже в темноте раздавался осторожный стук в окно – кто-нибудь из учеников хотел рассказать о самом тайном и наболевшем. Шли за советом и их матери, особенно если дело касалось подачи прошений или оформления официальных бумаг. По сути дела, сестра выполняла в селе роль юридического консультанта. А объяснить неграмотной бабе, которая собралась в город хлопотать за мужа-арестанта, к кому ей надо обращаться и что говорить, было куда труднее, чем провести урок с целым классом...
Была ещё одна постоянная бесплатная нагрузка – читать и писать письма. Рая с первых дней своей работы здесь помогала односельчанам разбирать каракули их родственников, сочинять ответы. Но когда началась Первая мировая война и больше половины мужиков села оказались на фронте, писем стало приходить столько, что учительница не справлялась. И она начала по вечерам обучать грамоте измайловских баб, чтобы они сами могли писать своим мужьям-солдатам.
Всё чаще в село приходили похоронки, всё больше женщин ходило в чёрных платках с потухшими глазами, всё тревожней становилось время. У нас недавно умер отец, и мы все ждали, когда Раиса оставит работу и вернется домой. Но она не хотела расставаться с Измайловкой. Семья бедствовала, а Рая помогала нам не только деньгами, но и продуктами. Все учителя в имении графа Строганова получали так называемый «строгановский паёк» – два пуда муки и пуд пшена в год, и это было в годы войны почти роскошью. Вернись в Тамбов, сестра осталась бы не только без пайка, но, скорее всего, и без работы – на каждое вакантное место здесь было по нескольку желающих. Не хотело отпускать Раису и знаменское начальство: слава об учительнице Александровой уже прокатилась по всему уезду.
Документы об окончании начальных сельских школ тогда выдавались ученикам только после выпускных экзаменов, которые проводились в уездной земской школе в присутствии всего педагогического руководства. Это было серьёзное испытание для ребятишек – многие пугались, зажимались и не могли нормально отвечать. Раиса же умела не только дать знания, но и так психологически подготовить детей, что все ученики её класса держались абсолютно спокойно, уверенно и получали высшие баллы. Аттестационную комиссию это удивило, и вскоре сестре стали поступать предложения перейти работать в Знаменку. Но и тогда она не оставила свою школу.
Почему? Думаю, ответ прост: она действительно любила это село и его людей. Я не понимала её привязанности. Мне, шестилетней девочке, Измайловка запомнилась убогой грязной деревней где-то на другом конце земли. Мы с мамой бесконечно долго ехали от станции по замёрзшим рытвинам, и, когда добрались до места, меня изрядно укачало. Но Раи дома не оказалось, она была на пожаре (полагалось собираться всем здоровым жителям села), и мама, оставив меня одну в комнате, пошла её искать. Я стою в темноте, в окнах колышутся сполохи от неукрощённого огня, а снаружи кто-то ходит, огромный, лохматый, страшный... Потом я узнала, что это был бык, но мне он казался ростом с мамонта.
А наутро увидела крытые соломой домишки и непривычные для моего городского глаза бедно и уродливо одетых детей. Они жались к Раисе и смотрели на меня настороженно и ревниво...
И всё же Рае пришлось покинуть их и перебраться в город. Случилось это в восемнадцатом году, когда разом перевернулись все жизненные ценности и перед каждым стояла только одна цель: выжить самому и помочь выжить другим.
С установлением власти большевиков не только «поднялись низы общества» (по ленинскому определению), но и всколыхнулся низ, нравственный ил в душах людей, всколыхнулись старые обиды, руки потянулись к оружию. В уезде прокатилась волна убийств, поджогов, люди бросали всё и бежали в города в надежде, что там найдут хоть какую-то защиту от бандитского беспредела. Уехали не только Строгановы, но даже измайловский священник – церковь стояла на замке, а с трудом передвигающаяся после «испанки» Раиса осталась в школе совсем одна.
До конца учебного года оставалось ещё больше месяца, и сестра решила провести с нами Пасху. Выехали затемно. Вдруг телегу, в которой она сидела, окружило несколько всадников. На требования отдать им оружие и деньги Рая только разводила руками – нет ни того, ни другого. Стали обыскивать вещи. Чтобы было побольше света, зажгли тетради лучших учеников – Раиса везла показать их друзьям-педагогам. Потом истыкали штыками мешок с мукой, обменялись репликами, что, дескать, девка-то ничего, но больно благородно одетая, а посему кобениться начнет – провозишься с ней... Стеганули с досады нагайкой возницу и скрылись в ночи.
Кто они были – красные, белые, просто шайка грабителей, – неизвестно. Но после этого случая Рая согласилась на уговоры и перевелась поближе к дому.
Школа, где она стала работать, была тоже сельская, в самом дальнем конце Покрова-Пригородного, от нашей Обводной (ныне Пролетарской. – Ред.) больше трёх километров пешком в один конец. Но всё же здесь был её дом, её семья, и Раиса чувствовала себя счастливой.
Правда, радость вскоре омрачило известие о смерти Ивана Ивановича Новикова – человека, с которым Раиса мечтала соединить свою жизнь. В начала войны он попал в немецкий плен, недавно освободился, но в дороге заразился тифом, и встретиться им не пришлось.
Чтобы заглушить боль утраты, сестра ушла в работу: с утра уроки у малышей, вечером – курсы ликвидации неграмотности у взрослых. Помню печальную улыбку Раи, когда кто-нибудь из пропагандистов доказывал, что только при Ленине началось обучение грамоте взрослых людей. Учительница прекрасно знала, что это не так. Причем занятия с измайловскими бабами не были только её изобретением – такие прообразы ликбезов устраивали и другие педагоги-энтузиасты. А курсы для молодых рабочих, которые она вела ещё до отъезда в село, – Ленин не мог не знать о такой форме обучения: ведь на похожих когда-то работала Крупская. Просто большевики уже тогда начали переписывать историю.
Возвращение Раисы спасло нашу семью от больших неприятностей. Только что была национализирована папина лавка – дощатый ларёк со старым железом, который после смерти отца уже больше трёх лет не приносил никакого дохода и почти все время стоял закрытым. Но из-за него мы теперь попали в «бывшие», и можно было ожидать чего угодно. Особенно боялась мама, что отберут дом или кого-нибудь подселят – уже многих владельцев приличного жилья постигла эта участь. Спасти могло только членство в РКП(б), служба в госучреждениях или «социально близкое» происхождение. Ничего этого у нас в семье не было.
И тут нам помог... Раин отец, умерший тридцать лет назад. Сестра стала считаться дочерью пролетария, пострадавшего на производстве (что он спасал хозяина, Рая никому не говорила, иначе покойника сразу записали бы в «прислужники капитала»), и благодаря этому дом оставили в покое.
Как ни странно, Раиса относилась к советской власти весьма положительно и даже называла себя «без пяти минут большевичкой». Видимо, сказывался её революционно-новаторский дух, и очень нравилось, что социальная активность женщин теперь не считалась дурным тоном. Она была в числе организаторов первой губернской конференции народных учителей, смело выступала на городских собраниях, критиковала как старые методы, так и сомнительные новейшие педагогические рекомендации.
Работать приходилось на голом энтузиазме – оплата за труд была смехотворной, недаром в народе ходила поговорка «учителя народные, как собаки голодные». К тому же не сам человек, а только партийное начальство решало, где он должен находиться и что делать.
В 1921 году Раису перевели в 8-ю школу (тогда она числилась под номером 19, цифра 8 закрепилась за ней только в конце двадцатых). Городские дети были более развитыми, чем те, с кем ей приходилось встречаться раньше. Но какие же они были разные и по возрасту, и по уровню знаний! Заканчивалась гражданская война, многие ребята по нескольку лет не ходили в школу, и теперь с этими переростками надо было всё начинать сначала.
Тут же сидели семи-восьмилетние малыши. Кто-то недавно потерял родителей, кто-то пошатался беспризорником, кто-то затравленно сжимался, чувствуя себя «недобитым буржуем». И всех надо было не только научить читать и писать, но и научить уважать себя и других, воспитать в каждом из них строителя нового общества (а что такое прекрасное общество будет построено, Рая тогда свято верила).
Мне в жизни нередко приходилось бывать на уроках сестры, в начале своей педагогической практики я даже пыталась кое в чём подражать ей, но всё же так и не разгадала её основного секрета. Как удавалось Раисе с первых же дней создавать в классе такую серьёзную деловую атмосферу, укрощая даже самых отпетых хулиганов? Как получалось, что у неё практически не было отстающих? Сейчас, наверное, сказали бы, что она обладала способностью сенсорного воздействия на ребят. Не знаю, возможно. А может быть, это был результат педагогического опыта и ежедневных дополнительных занятий со слабыми учениками. Как бы там ни было, школьное начальство довольно быстро отметило Раины успехи и решило использовать их весьма своеобразно.
Как известно, в начальной школе самым сложным для учителя и учеников считается первый класс: дети должны привыкнуть к коллективу, научиться концентрировать внимание, держать ручку, запомнить массу новой информации,
преодолеть трудности слияния букв и слогов... всего не перечислить. Увидев, что Раиса хорошо справляется со всеми этими задачами, директор стал каждый год назначать её в первый класс, передавая ребят во втором другим учителям.
Первое время сестра терпела. Потом просила, чтобы ей дали работать, как положено, требовала, хотела уйти из школы... Бесполезно – директору Афанасьеву очень нравилась его выдумка. Только четвёртый из своих классов Рая смогла довести до конца начальной школы. Помогли родители. К этому времени многие в городе старались посадить свое чадо к Александровой. Были среди них и люди, наделённые властью, и кто-то из таких пожелал, чтобы Раиса Ивановна была с его ребёнком все эти годы.
Я понимала родителей, они чувствовали, какой мощный поток нерастраченной материнской любви идёт от учительницы к их детям. И, как большинству многодетных матерей, ей особенно дороги были самые слабенькие и трудные ребятишки. У Клавы Карпуковой с учёбой не ладилось. После перенесённого в детстве заболевания она до семи лет не могла говорить и сильно отставала в развитии. Перед тем, как попасть к Раисе, Клава уже дважды оставалась на второй год и совсем потеряла веру в себя. Учительнице приходилось не только ежедневно заниматься с ней, но и подкармливать голодную девочку. Уже будучи пенсионеркой, Карпукова со слезами на глазах рассказывала мне, как Раиса, отправив ребят на перемену, делилась с ней своими завтраками. Освоив все трудности начальных классов, Клавдия потом окончила семилетку наравне с другими и избавилась от своих комплексов.
Тяжело было в школе и самому способному Раиному ученику Израилю Кобыльницкому. Его постоянно мучили из-за национальности. Причем в травле принимали участие не только русские хулиганы-старшеклассники, но и юные евреи. Последние, видимо, мстили мальчику за то, что его семья не соблюдала какие-то законы еврейской общины. Изе приходилось буквально прятаться за спину своей учительницы. Сколько раз Рая провожала его домой. И когда её в 1931 году пригласили работать преподавателем биологии в Ленинскую железнодорожную школу, Кобыльницкий тоже пришёл туда, чтобы не расставаться со своей защитницей.
Директор Алексей Алексеевич Колосков мечтал создать уникальное образцово-показательное учебное заведение, равного которому не было не только в городе, но и по всей сети школ нашей железной дороги. Ведущие архитекторы страны разработали специальный проект здания, и теперь велось строительство, небывалое по размаху и скорости исполнения. Причем в нём принимали участие все учителя, ученики и их родители. Сестру мы теперь не видели дома даже по выходным. Провела она на стройке и весь свой отпуск. Но новая Ленинская школа открылась в срок.
Как расстраивалась Рая, когда через три десятилетия это здание передали интернату, потом железнодорожному техникуму, перепланировали, перестроили, и оно потеряло былую красоту и целесообразность.
Эксперимент Колоскова с новой школой удался на славу. Здесь было предусмотрено место и для репетиций детского оркестра, и для просторных мастерских, и для живого уголка, хозяйкой которого стала Раиса. А сколько цветов развела она в вестибюле, классах и кабинетах!
Давняя любовь к исследованию всего живого помогла ей разработать новую систему преподавания биологии. Она всегда критиковала методы изучения организмов только по плакатам и схемам, считала уроки, на которых не рассматривали под микроскопами растения или не наблюдали за насекомыми, потерянными для детей.
– Можно перерисовать сто плакатов, задолбить учебник, но не научиться отличать рыбу от головастика, – говорила Раиса. И старалась, чтобы ученики, прежде всего, увидели, пощупали этот живой мир, познакомились с его обитателями, узнали их повадки, а потом могли применить свои знания в жизни.
Помню, мне было смешно слушать рассуждения москвичей о том, как перевести тараканов. Сразу видно, что они не были на уроках Александровой. Любой из её мальчишек с восторгом рассказал бы, как у него на глазах жук-могильщик в считанные минуты сожрал всю молодь, а потом оставил только шкурку и от самой тараканихи. Как разогнать тараканов? Ну конечно, запустить на кухню такого жука: три дня – и их не будет. А могильщик тоже уйдет, ведь после тараканов ему тут есть будет нечего...
Раины оригинальные подходы к предмету не остались незамеченными. Начались поездки в Москву, выступления на республиканских конференциях. Однажды, разгорячённая после очередного доклада, она, спускаясь по лестнице, столкнулась с человеком, которого боготворила всю жизнь. Навстречу ей шла Крупская, совсем не такая, какой представляла её Раиса, – больная, не по годам состарившаяся женщина. Вдова «вождя мирового пролетариата» стала расспрашивать Раю о её работе, и сестра потом долго жалела, что не успела рассказать обо всех проблемах, с которыми ей приходилось сталкиваться... Как будто это могло что-то изменить!
Проблем было много. Но основной из них в тридцатые годы было то, что сталинская система сначала использовала энергию сильных личностей, а потом в какой-то момент начинала избавляться от них. И всякий заметный человек рано или поздно становился мишенью для обсуждений, обвинений, а нередко и репрессий. Так случилось и с директором Колосковым. Поводом для начала атаки послужили его развод с женой и женитьба на молоденькой уборщице. Этого было достаточно, чтобы выгнать человека из созданной его руками школы (а она к тому времени стала действительно лучшей в городе) и отправить на другое место, куда-то в Подмосковье. Алексей Алексеевич попрощался с учителями летом 1938 года, а через год-полтора его вдова уже вернулась к своим тамбовским родственникам. Колоскова арестовали и ей сообщили, что муж умер в тюрьме.
Страшно расстался с жизнью в те же годы и завуч школы Борис Константинович (фамилии я, к сожалению, не помню). Ходили слухи, что его братья были в белой армии и погибли где-то в Крыму. Борис Константинович очень боялся ареста и однажды, когда во время занятий кто-то сказал, что его спрашивают двое незнакомых, он на глазах у всех бросился в пролет лестницы...
Новый директор постарался сменить почти весь коллектив, и в начале войны Раиса оказалась в 65-й железнодорожной школе. Хорошо, что сестра в это время опять стала преподавать в младших классах, работать здесь было не так престижно, как в средней школе, зато меньше конкуренции и меньше завистников.
Оставаясь лучшим специалистом в городе по обучению навыкам письма и счёта, она стала в это время особое внимание уделять урокам истории и естествознания в начальной школе. Как только позволяла погода, учительница вела свой класс на Татарский вал, в лес, на луга. Её десяти-одиннадцатилетние ребятишки могли вполне профессионально расправить и подготовить для коллекции бабочек и жуков, были хорошо знакомы с лупами и микроскопами, могли самостоятельно провести простейшие химические опыты.
У меня до сих пор хранится несколько настоящих сувенирных кирпичей. Это при изучении глин нашей области каждый из учеников производил в домашней печке обжиг (газа тогда не было, и печи стояли в любой квартире), формой же служили обычные спичечные коробки. Кирпичиков в классе набралось столько, что ребята сложили маленький домик. Можно представить, чем были для детей такие уроки в голодные военные и послевоенные годы, когда ещё не было телевизоров, поход в кино считался роскошью, когда детям не хватало не только книг, но и одежды, и еды...
В конце сороковых труд моей сестры был оценен высшей по тому времени наградой – ей, чуть ли не первой в области рядовой беспартийной учительнице, был вручён орден Ленина (его обычно удостаивались только директора, завучи и другие номенклатурные единицы).
Раиса продолжала работать до пятьдесят шестого года. На пенсию она вышла в семьдесят лет, и то лишь потому, что у моей дочери родился ребёнок – надо было сидеть с малышкой. Всю жизнь ей приходилось нянчить чужих детей: сначала меня и братьев, потом наших сыновей и дочерей, потом наших внуков... И это не считая учеников!
Скоро была ликвидирована 65-я школа, коллеги и ребята перешли в другие учебные заведения, и сестра стала терять с ними связь. Когда она умерла, «Тамбовская правда» некролог не напечатала, и за гробом из нескольких тысяч её воспитанников шла одна Клава Карпукова – самая трудная Раина ученица...
Но ещё долго ко мне подходили люди и спрашивали о Раисе. Я чаще всего не узнавала в них прежних ребятишек. А они были повсюду – работали в магазинах, судах, школах; из числа её учеников вышло много биологов, врачей, химиков. А пока живы они, жива и память о тамбовской учительнице Раисе Ивановне Александровой.
От редакции.
Просматривая архив Нины Семеновны Хлебниковой, мы нашли в черновиках отрывок, который автор не стала включать в рукопись данного очерка. Редакция взяла на себя смелость опубликовать и эти воспоминания, поскольку, на наш взгляд, они будут интересны читателю. Кстати, работники «Города на Цне» уже слышали о предсказателе отце Александре от тамбовских старожилов...
Отношение Раисы к религии было сложным. Пострадавшая в свое время от деспотизма школьных начальников – сельских попов, она приветствовала отделение церкви от народного образования. Но у неё каменело лицо и наворачивались слёзы, когда она слышала об арестах священников. Помню, как расстроилась сестра, узнав о гибели в застенке отца Тихона Поспелова, того самого, который не побоялся отменить праздничную службу в день налёта на Тамбов мамонтовского казачьего корпуса и вообще являлся примером мужества, стойкости и истинной святости для всех жителей города.
С детьми Рая старалась не говорить о Боге, предоставляя каждому разобраться в своей душе. Она, как и полагалось советским учителям, не ходила в церковь, не соблюдала постов и сняла в доме все иконы. Но настоящая атеистка из неё не получилась. Во всяком случае, когда в середине двадцатых годов в Тамбове появился странный предсказатель отец Александр, Раиса не стала, как большинство обывателей, не глядя называть его сумасшедшим, а отправилась сама послушать пророчества.
После встречи с этим местным Нострадамусом сестра вернулась встревоженной и удивлённой. Прогнозы были жуткими: из всех политиков этого времени отец Александр выделил именно Сталина (хотя в стране куда большим авторитетом на тот момент пользовался Троцкий), священник показывал его фотографию и говорил, что это не человек, а сатана, посланный Богом за наши грехи: «Реки крови потекут от него, и не будет конца тем рекам». Предсказывал он, что будет война, какой ещё не бывало, враг двинется с запада и дойдёт до Москвы, но в город не войдёт; будет на берегу Волги, но реки не переплывёт. А людей погибнет столько, что «складывать их будут, как дрова».
Мы с братом отнеслись к его словам, как к глупости, мама помолилась, и все вскоре забыли об этом. Тем более что через какие-то недели отец Александр исчез, и больше о нём никто не слышал. Но несколько раз в жизни Раиса с ужасом вспоминала его пророчества. Впервые – ещё в войну, потом – когда в конце пятидесятых мы стали узнавать правду о сталинизме. В начале семидесятых она смотрела по телевизору хронику о выкапывании трупов в Бабьем Яру. Тела складывали штабелями, и Раиса, уже восьмидесятипятилетняя старуха, вдруг закрыла лицо руками и прошептала:
– Боже! Он ведь всё это знал!..
