О, Господи! Нет! Не может быть... Почему... Я же... Нет...
Подожди. Тихо. Без истерики. Может, она ещё жива. Открой дверь и посмотри. Чё, ручки трясутся? Как это там... напрячь руки ниже локтя, медленно сжать кулаки. Три глубоких вдоха, ноги чуть согнуты в коленях... чуть-чуть, ты же не обезьяна! Взгляд исподлобья. Ну и чучело... А говорят, в зеркале люди лучше, чем в жизни... Представляю, посмотрел бы кто со стороны... Нет, вот соглядатаев нам сейчас совсем не надо. Ни друзей, ни врагов. Сама заварила, сама и расхлёбывай. Итак, ещё раз боевую стойку и будь готова ко всему. Раз, два, три... открываем... Осторожно... Нда...
Ну что, есть вопросы? Это взгляд живого человека? Перед тобой мертвец, голубушка, и это дело твоих рук. Не мертвец, а... ведь она женского рода... Интересно, от покойника – покойница, а от мертвеца... Покойница – когда спокойно, благопристойно лежат в гробу. Это точно не покойница... А ещё там что-то было о неодушевлённости... Покойник точно одушевлённый: вижу покойника... вижу мертвеца... вижу труп... Ага, труп неодушевлённый, а эти ещё с душой... Хрена, у тебя её никогда не было... Что смотришь? Даже сейчас только презрение в глазах... насмешка... и удивление. А ты думала... И воробей клюётся, если его... Закрой их, закрой навсегда, тебе теперь с закрытыми положено...
Приоткрываешь? Ну да, это в фильмах красиво, там живому артисту опускают веки. А покойник ещё поартачится, тем более Инна Сергеевна, у неё упрямства на всю загробную жизнь хватит. Кажется, надо монеты положить. Двушки подойдут? Боже, так ещё хуже – металлические глаза... Ладно, не надолго. Лежи пока, а я пойду, покурю. Ленка недавно «Винстон» забыла. Очень кстати.
Ну что ж, подведём итоги. С нынешнего дня ты – убийца. И этот титул пожизненно. Что вздрагиваешь? Думала, развелась с мужем и свекрушка уже не подкинет тебе сюрпризов? А вот такой, самый последний? Не ожидала?
Но почему... почему? Я же её совсем не сильно... Я защищалась... От этого не умирают...
Поди посмотри, как не умирают. Это тебе показалось не сильно, Инне так не показалось. Подсвечник высокий, рычаг получился длинный... или это траектория? Нет, она, когда что-то летит... К чёрту физику, тут теперь одна анатомия. Основание у этой хреновины тяжёлое, попало прямо по темечку... Там кости тонкие, у Витьки в этом месте родничок был. Так что всё по науке, никуда не денешься...
О чём ты думаешь, дура? Филологические термины, физические, анатомические... Оно тебе надо? Тебе сейчас что надо? Действовать. Как? Быстро. Что конкретно делать? А вот это давай определим. Законопослушный гражданин должен, заливаясь слезами, сообщить на себя в ментуру и, склонив очи долу, идти в камеру. Но ты у нас не кролик бессловесный, ты не столь послушна, и этот вариант подождёт – туда никогда не поздно. Тем паче есть более срочные дела.
Через два часа нужно взять Витьку из садика, почему-то просят в пятницу забирать до четырёх... А, да, вспомнила, там вечером остаётся какая-то глухая дура, может упустить дитёнка. Сюда его ни в коем случае, только к маме. И вообще сюда пока никого. Ладно, попробуем.
– Марго? У меня к тебе огромная просьба. Да, форс-мажор. Да, такая уж я мажорная, вернее, сегодня минорная. Понимаешь, подцепила какую-то жуткую инфекцию, температура, сопли, просто вырубаюсь. Наверно, на работе, они же меня из отпуска отозвали, в среду и вчера полные дни оттрубила, сегодня позвонила – вроде сами обойдутся. А в первом часу это со мной началось.
Ну да, вот я и хотела тебя попросить. Витька ведь любую заразу подхватывает. Отвези его к маме и объясни, чтобы она ко мне не вздумала – на одежде, на туфлях принесет, да и сама сляжет. Ничего со мной не случится, лекарствами запаслась, буду отсыпаться. Если что, телефон под рукой, вызову «скорую». Да, или тебе позвоню. Но я думаю, не понадобится.
Спасибо, Марго, спасибо. Пока!
– Мама? Ты только не пугайся: я заболела. Зараза какая-то, у нас на работе многие с этим отлежали, я же тебе говорила, меня даже из отпуска вызвали. Витьку к тебе привезёт Марго. Покорми её – она прямо из офиса проедет – и прими посердечней. Не мёд она, не сахар, но в трудную минуту... Нет уж, ты, пожалуйста, ко мне не приезжай. Не хватает, чтобы к твоему диабету ещё эта гадость прибавилась. Нет-нет, одна отлежусь. Звони, подробно всё буду рассказывать. Молоко есть. И варенье. Да, малиновое, малиновое... Всё, мам, пойду лягу. Сотовый около кровати, если к такому не подойду, звони на него. Витьку не пугай, скажи, мама в командировке. Давай, держись! Целую.
Куда-то ещё надо позвонить. Ах, да.
– Ирина Георгиевна? Это Надежда Николаевна, мама Вити. Сегодня за ним придёт моя подруга и отвезёт к бабушке. Я заболела, не хочу мальчика заражать. Какая она из себя? Брюнетка, невысокая. Зовут Маргаритой. Да, Витя её знает. Нет, не перепутаете. Хорошо. До свидания. Что? Да-да, спасибо, конечно, постараюсь, мне долго болеть нельзя.
Ну что же, сеанс симуляции закончен, и у тебя, похоже, есть несколько часов, а может, и дней. И что дальше? Звоним в ментуру?
Сначала всё проиграем. Вваливаются эти ребята. Им нет дела ни до тебя, ни до Инны, ни до Арика. И на Витьку им плевать. Составили протокол, увезли обвиняемую... или пока только подозреваемую? Но я же сама заявила... Хотя бывает самооговор...
Не о том думаешь, не отвлекайся. Тебя осудят. Обязательно. И никаких смягчающих. Есть на тебе синяки? Сильных нет. Сильных-синих... а может быть сильный синяк или только явный? Опять не о том я. Никто не будет вдаваться в эти подробности... поди докажи, что она постоянно издевалась, что сломала жизнь и мне, и Арику. И Витька теперь без отца... У людей устоялся стереотип отношений снохи и свекрови: первая – легкомысленная свистушка, а вторая – умудрённая опытом хозяйственная дама, хочет чему-то научить молодую, а та всё никак, одни развлечения на уме. Кому объяснишь, что бывает наоборот. Что как раз у свекрови на уме одни любовные похождения да богемные тусовки. И повадки уличной девки тридцатилетней давности: настоять на своём, заткнуть глотку, отматюгать, а то и врезать. И высокомерие, шлюшное такое, провинциальное... Сидишь, долбишь? Давай-давай, зубрила-мученица, посмотрим, сколько ты со своим образованием денег принесёшь...
Всё на деньги... Если бы я была богатая... Да без разницы, и так нашла бы изъян. Чем бы ни унизить... Как она при первой встрече... Что за специальность? Культурология? Как-как? Культ-урология? Это что, культ органов, которые только урологу показывают? Очень смешно.
Опять не в ту степь тебя. О чём бишь... Ага, что ничего ты на суде не докажешь. Ни-че-го. Ну, хорошо, шутила баба нелепо, на сына давила до полного его отупения, с мужиками трахалась. Это всё законом не карается. А с моей стороны труп. Реальный. И это, простите, весьма реальная статья...
Мама до суда не доживёт, она и так уже на ежедневном инсулине. Витька попадёт к отцу, к его новой жене, когда таковая появится... Нет, ещё до мачехи отдадут его в детский дом, да на том и позабудут. Кому он нужен, сын преступницы. А я... на зоне... Выжить, может, и выживу, но для чего...
Ладно, не будем о себе. Хватит и Витьки с мамой. Только ради них я не должна туда попасть. Никакой ментуры, никаких пораженческих настроений. Все слёзы-слюни-сопли-вопли закапываем поглубже и начинаем конструктивно мыслить.
Кто знает, что Инна у меня была? Может, она кому и говорила, что собирается зайти, но как входила... Видел ли кто? Ленка могла, её дверь напротив. Проверим.
– Алло, Ленок? Ты не знаешь, ко мне тут днём никто не толкался? Ты только пришла? А-а, ну-ну. Слушай, купи мне сигарет пачки две, если можно с ментолом. Нет, не то, чтобы развязала, просто инфекцию так лечу. Ага, подхватила, злющую, в квартиру никого не пускаю, ты уж не обижайся. Если сразу не открою, положи за дверцу щитка, ну да, под счётчиком. Найду. Ага, потом рассчитаемся.
Значит, никто не видел. Какие ещё улики? Канделябр этот чёртов. Вымоем его, отчистим до блеска, никакая экспертиза ничего не найдёт. Крови на полу почти нет, вся на волосах осталась. И получается у нас только одна улика, зато какая... Суперулика... Сама Инна.
Вытащить её, увезти, закопать, спрятать – это всё киношные варианты. Транспорт у меня двухколёсный, да и то у мамы на чердаке, уже сколько лет не доставала. И у знакомых никогда не было машин, не дружу я с теми, у кого машины. Интеллигенция у нас в стране нищая, пешеходная, пылью да травой пропахшая, а не бензином...
Опять занесло. Держи мысли, мать твою! Времени в обрез. Ведь понимаешь ты прекрасно, чтобы отделаться от трупа, тебе надо его рас-чле-нить...
Что жутковато? А потом ещё эти члены уничтожить. И какой как, очень хорошо продумать, чтобы не вляпаться. Гаже этой работёнки ты ещё никогда не делала и, дай Бог, не придётся. А не хочешь пачкать ручки, набирай 02 и ломай жизни маме и Витюшке...
В «Портрете Дориана Грея» тело сжигали химикатами. Нам это недоступно: уксус прольёшь – соседи сразу в курсе. Да и не знаю я, чем это делается. Поэтому способ один – механический. О Господи... представляю...
Расклеиваешься, сука? Раньше времени? Не смей, слышишь, не смей!
Так, монеты снимаем, они уже не нужны. Надо перетащить её в ванную, не буду же я в комнате... Ни фига себе, какая тяжёлая! За ноги удобней, но тогда от головы кровавый след потянется. Завернём плёнкой, потом на голову наволочку, а под подбородком завяжем, заодно не буду видеть её лица – это очень важно, не видеть... Ну что ж, раз-два взяли...
Оклемалась? Рановато ты спеклась, тебе предстоит её ещё в ванну перевалить. Нет, не подниму, надо какое-нибудь ноу-хау изобрести. Веревки под мышки, да к крюку – идеальный был бы вариант, только нет здесь крюка. А на каком душ крепится, так на нём и кошку не повесишь – всё отвалится... Ну и образы в голову приходят... Любопытно. Это что же, лиха беда начало?
Нужна плоскость. Гладкая и длинная, чтобы упереть одним торцом в порог, а другой лёг бы на ванну или под её край. И тянуть. Это – единственный шанс. Столешница не подойдёт. Дверца от шкафа... Это мысль. Куча шурупов... Хрен с ними, потом обратно поставлю или кого попрошу, попыталась, мол, починить петлю, да не смогла...
...Вот и еще сорок минут потеряно, а они тикают, минутки-то. Она ведь скоро разлагаться начнёт, лето же, в холодильник ты её не засунешь. Её нет, а вот лёд приготовить можно. Что у нас в морозилке? Окорочка. Вынимаем, пусть размораживаются. Поджарить их надо и съесть. Оба. После операции с трупом мне уже явно не до еды будет. А теперь миски туда с водой... вот эту кастрюлечку... и между ними кружки железные, стеклянные нельзя – лопнут.
... Хорошо дверца вошла, в самый раз. Тащи-тащи-тащи... табуретку подставь... ага, боком... А теперь рывок, упрись плечом и поверни её стоймя... Половину высоты одолели, главное – центр тяжести поднят, сиречь, попа... А теперь залезаем в ванну – и на себя... И-и раз... ещё-ещё-ещё... ну ещё чуть-чуть... Ух, как мне ногу придавила... Но всё, на месте ты, прибыла...
Да, Инна Сергеевна, ты меня старалась лишний раз пальцем не коснуться, подчёркивала мою биологическую неполноценность. Как это... «Интеллигенты – больные животные, которых загрызли бы в любой стае. Но, предвидя свой конец, они пытаются повернуть законы морали в свою защиту». И далее гомерический хохот. Только зачем ты тогда сына интеллигентом сделала? Гимназия, университет... Модно? Престижно? И сама по художникам ударяла... Никогда я тебя не понимала, а теперь уж...
Не любила ты тактильные контакты, а сейчас мы с тобой в одной ванне чуть ли не в обнимку... Со своей убийцей... А ты моя убийца... Что только не лезет в голову... И не дай Бог вправду... Ладно, я отдохнула, не фига мне здесь торчать. Я тёплая, а тебе теперь холод нужен. То ты меня холодом обдавала... Долг платежом...
Не замёрзли ещё мои плошки, подождём. Что надо сделать в первую-первую очередь? Замотать полотенцем трубу с горячей водой. Может, вентиль закрутить? Нет, мне придётся всё время мыть руки. Но это на кухне, чтобы здесь не нагревать.
Так. Найти резиновые перчатки. Есть такое дело. Приготовить газеты. Ага, слава Богу, не выкинула. Клеёнку на пол постелить. Угу. И в коридоре – мало ли что на паркет попадёт.
С чего начнём? А начнём мы с платья. Его надо уничтожить сразу. Не сжигать, конечно, но и не в мусоропровод – вдруг будут искать. Сразу в контейнер и волосы туда же, любой волосок – улика. А значит, нужны ножницы и бритва.
Ого! А в лифчике у неё тайник. Ну да, она же хотела от меня прямо на вокзал. Двадцать тысяч... Не нужны мне её деньги, пусть с собой уносит!.. Не дури. Купюры разные, явно не меченые, не бери себе, оставь Витюшке, неизвестно ещё, куда кривая выведет... Да, очень кривая, кривее некуда...
И сразу сумку осмотрим. Ещё две штуки и пятьдесят баксов. Сложим их вместе в пакетик с зайчиками, и надо написать... «Вите от...» От кого? Неизвестного дяди? Доброй тёти? Пусть просто «Вите ко дню рождения». Да, ничего себе подарочек к четырёхлетию... почти пять моих зарплат. И ждать ещё полгода. Может, я заранее... Такая вот дура... Опять время тяну.
Всё остальное в пакет – и в мусор. Нет, лучше в пакеты. Косметику – отдельно. Платье разрезанное – отдельно, вроде просто лоскуты. Сумку тоже порезать, а все бумаги – сжечь. Паспорт, билет на поезд, квитанции все эти. А где? В туалете нельзя – сразу гарь пойдёт по вытяжке, в ванной тоже. Давай на кухне по одному листочку. Ага, вот буду окорочка жарить, тогда и этот запах не так унюхают.
Волосы в газету и смело в контейнер, тут никакого криминала, может, постригли даму на дому. Стих прямо: «Стригли даму на дому»... Опять мысли заносит.
Вот теперь ты голенькая, только наволочка на голове. А фигура-то совсем не супер, как ты хвасталась. Рост тебя, конечно, выручал. А так, без лифчиков и граций, обычная баба за пятьдесят. Чего фыркала, когда у меня после родов живот не сразу втянулся...
Ну что ж, пора приниматься за грязные дела. Перчатки на месте, фартук на месте, да, правильно, ещё косыночкой повяжемся. Ножи надо наточить, жалко скальпеля нет. И заодно решить, что конкретно будем делать.
Самое безопасное – всё провернуть через мясорубку, а фарш смыть в канализацию. Тогда вообще ничего не установить. Но кости не провернёшь, и вообще все эти кисти, стопы... бр... Спокойно, мля! Ещё не начала, а уже воротишься?
Я сильная, сильная, я всё выдержу, я должна. Это испытание. Меня. На выносливость. Господь так решил. Всё. Не обсуждается.
Кисти и стопы надо сварить, как на холодец, а потом отделить жилы от костей. А кости куда? Туда, где на них не обратят внимания – на кладбище. Логично. И все остальные кости тоже. Да это знаешь, сколько варить? Долго. Дня три. Поэтому начинай сейчас же.
Погоди. Окорочка. Вначале поесть. Насильно, потом будет вообще не до чего. И не забудь при этом жечь листы. Вначале билет. Пепельница, сволочь, мала, надо тарелку подставить. Теперь паспорт. Переплёт тоже, только верхний чехольчик в мусор – он обычный, такие у тысяч людей.
...Нормальная вроде курица, а глотается с трудом. Горчички добавим. Жри, скотина, это тоже испытание – жрать, когда тебя выворачивает. Через силу давай, через силу. Чаем запивай. Ну ладно, оставь эту ножку, жареная, ещё полежит. Покурим, соберёмся с силами и вперёд...
Что, страшно касаться тела ножом? Ещё бы... Сделай так, чтобы это было не тело, а одна нога, одна рука, остальное накрой. Даже маститые хирурги так... Не жалей простыню, пусть эта, пошире. Теперь ничего не жалей, твоя жизнь на кону... Если бы только моя...
Звонок. Наверно, мама. Не вовремя, но лучше сейчас, потом совсем не до этого будет. Что-что? Смогу ли я? О Господи... в каком смысле смогу? Фамилия? Смогулия? Слышу плохо, трещит что-то... Нет, тут никогда с такими фамилиями не жили. Точно не было. Извините, никого с похожими не знаю.
Ничего себе... Надо же, такое совпадение. Смогу. Обязательно. Я всегда добивалась и сейчас добьюсь. Смогу через «не могу». Должна. Всё. Приступаем.
Какая гадость... Неужели и у меня такой жир на бёдрах... какой же будет у неё на животе... Не любила я ходить в анатомичку, раза два всего была типа на экскурсии. Презирали мы тогда военную кафедру, на фига это нам... А вот сейчас бы как пригодилось... Хорошо ещё кур потрошила и от вида крови в обморок не хлопаюсь.
И что теперь с этим куском делать? Ну, давай, попробуй свою мясорубку. Привинтилась? Ну, поехали.
...Да, тупейшее занятие. Сколько ты крутила? Полчаса? А кусочек маленький... Нет, это не выход. Так, подумаем. Лучше проворачивается варёное мясо, так что ставь кастрюлю. Самую большую, в какой бельё кипятишь. И начинай с конечностей.
Ого, кольца проглядела. Это в контейнер нельзя, по ним могут быстро вычислить. Надо выбросить где-нибудь подальше от дома. Вообще-то тут целое состояние, наверняка настоящий рубин. Ну и хрен с ним, мне от Инны ничего не нужно, всё это проклятое, как она сама, как вся её семья. Арика жалко, но и он проклят... Только бы на Витьку не перешло...
Никогда не думала, что человеческие сухожилия тяжелее резать, чем коровьи, я же ноги для холодца сразу разделываю. Или только так кажется... Пили, пока нож не затупился, это ещё цветочки, потом куда тяжелее будет.
Так, кастрюлька на огне. Что дальше? Для холодца положены соль и специи. Солить мы, конечно, не будем, а специи – это идея, мало ли какие здесь гурманы живут, вдруг запах покажется подозрительным. Вали всё: и лаврушку, и сельдерей, и чеснок, давай, ничего не жалко.
Ещё помозгуем. Чего ни в коем случае нельзя бросать в контейнер? Явно человеческие части. Уши. Зубы. Руки-ноги. Вообще кожу – она на свиную-говяжью не похожа. А что не явно человеческое? Кусок мяса кто-нибудь определит? Вырезку? Ну, бросили и бросили, без экспертизы никто не поймёт, от какого зверя это филе.
Прекрасная мысль. Намного всё упрощает. Значит, кромсаю безжалостно мясные места и рассовываю по пакетам, а кожу – в кастрюлю. В один контейнер сваливать нельзя, придётся прогуляться до сберкассы – там своя площадка. И сделать это надо среди ночи, часа в два, когда все спят. Ставлю будильник. А пока давай за работу.
...Что это? А, да, я ведь заводила... Значит, всё-таки вырубилась. Надо же, прямо на кухне, сидя, хорошо ещё руки вымыла и перчатки сняла. Так, холодненькой водички на лицо и пойдём на вылазку. Сотовый надо взять, если мама не дозвонится, может поднять тревогу. Сколько у нас пакетов? Ни хрена себе, двенадцать! И шесть из них мясных. Придётся и на третью контейнерную площадку зайти. Далековато, но лучше не рисковать, вдруг какой мусорщик удивится, что свежее мясо такими порциями выбрасывают.
...Что-то мне после ночного воздуха запашок в квартире не нравится. Кастрюля моя кипит, щас ещё водички подолью. В ванной вроде холодно, не все ледышки в плошках растаяли. Нет, вроде бы не разложение, но...
Ты же, дура, её не протёрла, а покойников обмывают, уксусом, спиртом протирают, формалин впрыскивают и... да-да, точно, удаляют кишечник. С этого и надо было начинать, там же вся гадость. И давай срочно, потом поспишь, нужно успеть до рассвета.
У Сашки тогда отец умер, патологоанатом прямо на дому сделал вскрытие, сложил все запчасти в ведро, накрыл газетами и сказал, чтобы закопали. И Санька всё вместе с ведром зарыл на пустыре. Мы этот опыт учтём. Если кто найдёт, подумает, что так же вот вскрыли, и будет недалёк от истины...
...Держи себя в руках, ты чуть со ступенек не полетела. Да, этот ливер тебя окончательно доконал. Такой вонизм... до блевоты... Что гаже дерьма? Дерьмо, которое внутри... Хорошо, освежитель сильный и вату с «Шипром» догадалась в нос засунуть. Только высушить надо было, обожгла ноздрю, болит теперь... И ведро тяжёлое, тварь. Ну да, ты же туда ещё и печень завалила и это всё... Потерпи, через три подъезда уже начнутся кусты, а там и собачья площадка. На ней можно спокойно копать, может, это я за четвероногим сюрпризы зарываю.
Глубоко не получилось, ну да ладно. Притопчу сверху. А вон там, на рабице детсада, прицепилась пара пустых пакетов, и их надо бы прихватить, дома таких уже немного осталось. Еще один с чем-то мягким... Ага, рваные джинсы. Ну, штаны и без него полежат, а мешок хороший, прочный. Никогда бы не подумала, что я эту грязь домой потащу...
О, Боже! Откуда их столько? Явно бродячие, хотя вон та похожа на колли. Надо же, и они выгуливаются на площадке. Ну да, тут ведь всё описано кобелями, собачья почта... Только не письма они пришли читать, а на раскопки собрались, и откапывают как раз моё ведро...
Лучше не разгонять, их около десятка и настрой весьма решительный, а мне сейчас укусы ни к чему. Ну вот и всё, потащили кишку, рвут друг у друга... Может, до конца доедят... Может, изваляют, и никто не обратит внимания... Теперь только на Бога надеяться и делать ноги, а то вон как быстро светает, не хватает, чтобы меня здесь увидели...
…Просыпайся-просыпайся. Три часа проспала, да до этого два – за глаза хватит. Ты теперь с Инной вперегонки играешь: она быстрее провоняет или ты её разберёшь...
Это ещё что за фокусы! Боишься войти в ванную? Ты? После всего? Ну это уже блажь, голубушка, не ожидала, не ожидала... А по морде не хочешь? Вот так... Нда, наверно, занятно смотреть со стороны, как баба сама себя по щекам хлещет... Хорошо, что некому смотреть. И подслушивать, кстати, тоже некому, а потому буду думать вслух, чтобы не тормозиться, как вчера.
Ну вот, видишь, всё, как было. Что, зрелище не из приятных? А ты и не любуйся, подтяни простыню, вот тут скрепи английской булавкой и принимайся за дело. И скорей, скорей, от этого зависят жизни мамы и Витьки. Что, забыла? Ах, какие мы впечатлительные! Сука! Блядь! Да проснись же ты, в конце концов!..
...Тише ты... А почему тише? Жучков у тебя нет – кому ты нужна. Если в сумке у Инны были, так теперь они в самом сердце городской свалки, да и другие её предметы... гм... части тоже. Сердце... А ведь оно, наверно, такое же, как у животных. Если разрезать на куски...
И вообще почему это я одно филе выбрасываю, можно ведь и с костями... А кстати, что мне с ними делать? Топором рубить нельзя – не на чем, да и соседи такие звуки запомнят. Где-то есть пила. Для металла. Точно, это когда хотела уголком укрепить антресоли, а пилить его не пришлось, мне прямо по размеру вырезали. Ну, вот же она, родненькая, ещё и запасное полотно есть. Прекрасно, если железо пилишь, то кости и подавно должна...
...Щас! Кости-то, оказывается, куда крепче. Вон уже затупилась посредине. Ничего, будем краями работать, только осторожней, не сломать бы.
...Повременим с пилой, руки отваливаются. Нас ждёт мясорубка. А вообще-то, когда варёное, вроде не так жутко, вроде бы просто мясо... И крутится быстро... Теперь всё это в унитаз маленькими порциями. И смывать. Идиотка, тёплой нужно смывать, там жир сплошной. И напоследок целое ведро кипятку туда. И новую порцию на огонь.
...Вжик. Вжик... Есть ли на свете что-нибудь прочнее берцовой кости? В каком-то учебнике было нарисовано, как на ней держится машина. Бред, конечно, но пила на последнем издыхании. А не распиливать нельзя, в кастрюлю не влезет. Нужно все косточки проварить, чтобы стали беленькие и чистенькие, тогда, если найдут, не поймут, сколь долго они пролежали.
Остальные в морозилку. Набить до отказа, потом разберусь, что куда. Всё не влезет. Тогда держим часа два, а когда схватится, заворачиваем в мокрую тряпку, в полиэтилен и сверху газетами. Мама рассказывала, что так мясо из Москвы возила, когда у них при совке ничего в магазинах не было. Говорит, при хорошей упаковке через сутки ещё замёрзшим оставалось. Окно пошире, это же просто невозможно в такой парилке... Всё... Приплыли... Мент... Да, прямо у подъезда, наверняка принюхивается. Это из-за кишки, или кто-то догадался... Сворачиваем все кровавые клеёнки, так, теперь их на Инну... А сверху... сверху грязное бельё, может, я к стирке готовлюсь... А что варится... там ещё рассмотреть надо... И вообще никому не открою, пока ордер не предъявят...
Стоит гад. И что я им скажу, когда спросят? Я же сама не до конца всё уразумела. С чего началось-то? Ну да, звонок, предупредила, что забежит перед отъездом. А ты зачем впустила, разве не знала её выходки?
Она вроде поначалу как-то мирно. А потом... «Ты что решила присвоить квартиру?» Но Арик сам предложил на меня оформить, половина денег ведь моя была. А про остальное сказал: это его подарок сыну. Да и как делить такую однушку, на улице что ли нам остаться... И тут понеслось. «А кто ему позволил что-то решать! Он ещё ничего не заработал!» Почему? Он же... И всё, больше я не могла рта раскрыть. Шквал. Самум. Лечу через комнату... поднимает меня за ворот... выкаченные от ярости глаза... опять швыряет... Потом я около комода, она приближается и что-то шарит в своей сумке... торжествующе смотрит, злорадно... И тут я нащупала подсвечник. Просто испугалась, что она сейчас вынет... Что? Баллончик? Нож? Пистолет? Кислоту? Не знаю. Было страшно...
А за чем она полезла? Я ведь там так ничего и не нашла. И теперь поди объясни... Да что объяснять, уже и сумки нет, и по трупу всё недоказуемо, и получишь ты, милочка, на полную катушку.
Двинулся к подъезду, ну держись... А это кто? Девашка такая молоденькая, целует взасос, а рядом чудо в бантах, ровесница Витьки, наверно. Смотри, как за ногу схватила, аж виснет на ней. Не мент он здесь, а юный папочка, сразу видно. Это из какой же они, из пятнадцатой что ли? Вроде туда кто-то въезжал...
Перепугал ты меня, батенька. И так на соплях держалась, а теперь вообще руки повисли и всё ещё дрожат. Напрячь пониже локтя, колени чуть согнуть... Не получается. Сигарету надо взять. А ещё лучше посмотреть, нет ли водочки.
Хорошее, однако, народное средство. Тремор сняло мгновенно и всё отодвинулось, затуманилось. Только зря я натощак, совсем желудок посажу. Соку хоть глотни, дура, жрать-то уж точно не сможешь...
...Так, выползаем из релаксации – цигель, цигель, времени в обрез. И предстоит тебе сейчас самое мерзкое, самое отвратительное дело – отделять голову.
Наволочку не снимай, не нужно тебе видеть её лицо. Ничего хорошего в нём нет, даже сквозь тряпку заметно, как рот открылся. Шею на край ванны, а дальше стамеской между позвонками. Там какое-то место должно быть особенно слабым, когда клали под гильотину, старались именно по нему. Между четвёртым и пятым? Третьим и четвёртым? А не один хрен, ты же всё равно не знаешь, от какого их считать...
Позвоночник, выходит, не самое тяжёлое, а вот шея... Хрящи, жилы... Хорошо ещё пила на что-то способна... Так, осторожней, подставляем таз... С облегченьицем, Инна Сергеевна, вас этот предмет давно тяготил... Да ты циником становишься! Это плохо. Говорят, цинизм – первая стадия многих психических заболеваний, а тут и так удержаться на катушках... Ладно, поплюй, может, удастся. Тебе рёхаться нельзя, помни: мама, Витя...
От лица ничего не должно остаться, желательно, и от черепа. Значит, варим. Долго. Свиные головы ведь варят на холодец... Хватит, давай без аналогий.
Попробуем сделать всё вслепую. Развязываем наволочку, три-четыре, глаза закрыли... Снимаем тряпки... Опускаем в кастрюлю, крышка рядом на табурете, ага, вот... накрываем... Всё, можно смотреть. Ставим на огонь, посильнее сделай, и не заглядывать до вечера. А воду будешь в щелочку из чайника подливать.
Надо маме звякнуть, а то её звонки застают в самый неподходящий момент.
– Привет! Ничего, мне уже лучше, только сопли пока ещё селевыми потоками... Да знаю я все эти рецепты, не надо, мам, не грузи. Пробовала, и мятный отвар тоже пробовала, лечусь активно, думаешь, мне самой приятно тут валяться. Как Витька? Молодец, не ожидала... И на совок мусор загрёб? Вот это я понимаю, хозяин в доме растёт...
Надо же, и Витька мусором занялся, кухню подмёл. И я тут с мусорными контейнерами... Телепатия что ли... Нет, вот телепатии нам совсем не нужно, не дай Бог когда-нибудь догадается. Господи, если ты слышишь, помоги, чтобы он никогда не узнал...
...Ты что-то совсем того, второй раз по пальцу... Ну вот, перчатку порвала, хорошо ещё запасная есть. Нет уж, пальчик под воду потом, потерпишь, держи стамеску, крепче держи, каких-то пять-шесть ударов и всё. Так, теперь нож... Опять точить придётся... Ну давай, давай... Фу-ух... Перекур.
Здорово я его уделала, ноготь, наверно, почернеет. Лёд приложить... Кстати, ревизию в морозилке проведу.
Пакеты замерзли, можно достать, до ночи продержатся. Миску со льдом в ванну и больше можно его не делать – немного уже осталось, кажется, успеваю. Тьфу-тьфу, поплюй...
Курить не хочу, сок выпила, чай-кофе... Нет, мутит. Лучше уж воды из-под крана. И посидеть. Просто посидеть. Вот так, с закрытыми глазами...
Не вздумай заснуть! Не время! Иди доделывай! Не фига тут расслабюху разводить...
Всё-таки ты молодец, что позвоночник перепилила. Трупа больше нет, только куски, уже и простыня ни к чему. А с ней что будем делать? А ничего. Раздерём на лоскуты и выбросим вместе с мясом, может, разделывали и руки протирали или там доску...
Зря я всё-таки эту простыню схватила. Вышивка в уголке... мамин подарок к свадьбе. Самое лучшее покупала на последние деньги... К чёрту! Пусть ничто про свадьбу не напоминает. И про Арика. И вообще про всю эту гнилую семейку... Сама, дура, связалась. Как Инну увидела, надо было сразу рвать когти. Отдельно жить будем... от такой отделишься, такая во все дырья пролезет. Если бы Арик мог давать ей отпор... Арик и отпор... чушь какая. Арик – послушный сын, исполнительный студент, любящий муж и отец... Нет, не любящий... О, нашла слово: старательный. Точно. А старательный любить не может. Вообще правильные субъекты не способны ни на какие чувства, кроме величайшего самомнения. Синдром мальчика-отличника... Одна половина класса может мутузить другую, а он даже не заметит, будет в это время разглядывать пятёрочки в своём дневнике. Страшные люди, такие при Сталине полстраны на тот свет отправили с искренними, чистыми лицами и абсолютным сознанием собственной правоты. Я же их всю жизнь ненавидела, как могла так вляпаться...
Спокойней, а то опять по пальцу въедешь. Что за дурацкие мысли? Прекрасно ведь помнишь, льстило тебе, как Арик всё за тобой повторял, почти пять лет была ты авторитетом непререкаемым. Но и матушка для него была таким же авторитетом. Вот и разорвался наш Аристарх Леонидович пополам и до сих пор склеиться не может.
А хреновенько ему теперь будет. Без меня, без матери... Ничего, новый авторитет себе найдёт. Только бы сюда не припёрся... Нет, не пущу! На пушечный выстрел... Я же на него теперь смотреть не смогу. Я же... Нет. Вот об этом тебе сейчас думать ни к чему. Но, кстати, надо зайти в загс и поставить штамп в паспорте, а то до сих пор нашего развода как бы ещё и нет. По радио что-то сказали... ага, развод считается со дня его регистрации, а решение суда только... ну да, чтобы там не отказались это всё оформить. Да, надо, но не сейчас, потом, если выдержу, если закончу, если... А пока есть дела куда важнее и гораздо срочнее.
А что, вот так, без кожи, эти рёбра вполне сойдут за... ну за какие-нибудь животинные. Ничего конкретного, края у них отломаны, разве только патологоанатом станет в контейнере возиться, что маловероятно. Не трясись, давай по пакетам – и в морозилку.
Пакетов больше нет? Мой руки, стаскивай перчатки и пошли рыться в шкафу. Вытряхивай свитера и Витькино барахлишко, потом купишь эти мешки и опять всё разложишь. Сколько набралось? Ну вот, видишь, больше десятка.
Ну что ж, ещё пара распилов, ещё одна закладка в кастрюлю и твоя ванна будет пустой. Подожди, а что у тебя сейчас-то варится? Целый день почти...
...Потолок... трещины... А это что? Стол... ножка... Я на полу... Значит, я упала. Обморок... Надо же, никогда в жизни... С чего бы... Ну да, измот полнейший и не ела совсем. Попробуй встать. Потихоньку-потихоньку... теперь на стул... Сиди. Ничего не свалила? Вроде нет. А кастрюля? Да всё там же, на плите... Вот я из-за чего...
А что собственно было? Открыла крышку... Там лицо... Вверх... Раздутое... Я тронула шумовкой... И вдруг оно поехало, исказилось, свернулось... прямо чулок соскользнул... А там череп... Так. Всё. Не вспоминаем. Тоже мне сантименты. Ах, как это ужасно! А что ты намеревалась увидеть? Розу в бокале аи?
Тебе предстоит это всё еще и ликвидировать. Череп надо разбить. Где? В ванне. Настелю тряпок, чтобы эмаль не сколупнуть, дощечку подложу и хряпну молотком. А это, что сползло и плавает теперь в бульоне, это, голубушка, надо через мясорубку. Ничего, вытерпишь. И попробуй только ещё раз отключиться, бля кисейная...
Чуть подожди, пусть вначале остынет. А пока доведи до ума эти остатки останков... Останки остатков... да, именно так, останки от остатков моих отношений с этой семьёй. Вот так, думала, уже всё, какие-то остатки, а получила весьма конкретные останки... Господи, значит, и Останкино от этого слова? Тоже от трупа? Мне теперь на каждом шагу будет мерещиться...
...Ну, поднажми, родная. Ещё немного... ещё чуть-чуть... последний бой... И вправду, бой был последний... решающий... Может, и раньше надо было бить её чем ни попадя? Она бы как раз оценила, это в её духе. Но меня бы тогда не стало, а появилась бы шпанюшка мелкотравчатая... А что лучше: быть шпанюшкой или убийцей? Я не убийца, это просто несчастный случай. Я не хотела. И никакого боя не было, только попытка самозащиты. Вот-вот, запомни это выражение. Просто попытка. А потом пытка. Уже два дня. И неизвестно, сколько ещё продлится.
Будем надеяться, недолго. Рассовываем это по пакетам. Так, остаётся у нас один череп и всё, что с ним связано. Ну, давай, мать, сожми зубы, выдержишь это, дальше легче пойдёт. Считай, что перевал, а потом уже с горки.
...Постарайся разбить с одного раза... Поменьше бы шума, соседи каждый звук секут... Хорошо. Теперь всё жидкое отправляем в унитаз... А кости с мылом... нет, лучше с порошком, чтобы чистенькие, как в музее...
...А в кастрюле вначале ножом... не глядя... Руби-руби, в кашу всё, чтобы ухо от глаза не отличить... А теперь так же, не глядя, в мясорубку и верти... и сливай... и смывай... Ещё... ещё...
...Финита... Кончай психоз. Осмотримся. Так. Шесть пакетов замораживаются. Ещё девять наоборот размерзают, но до конца всё равно не успеют. Их – в контейнер. Эти кости завтра отпереть на кладбище. Тяжёлые, надо в рюкзачок положить, а то не дотащу. Кольца не забыть, по пути закину куда-нибудь на газоны. Пока найдут...
Теперь всё будем отмывать. А заодно решим, что делать с инструментами. Смогу ли я крутить Витьке котлеты в этой мясорубке? Вот в этой самой, где от его бабушки... Нет. Однозначно. В коробку её, на выброс. Ножом этим стану пользоваться? Туда же его. И пилу туда же. Перчатки тоже, понятно. И фартук. Стамеску. Пусть, новую куплю. Всё новое, только не это. И кастрюлю. Жалко. Такая сейчас сотен пять-шесть, если не больше. Плевать. Неужели ты в ней что-то готовить надумаешь...
Эх, ванну бы другую поставить... Сейчас мне это явно не под силу. Ладно, пока буду в ней только под душем ополаскиваться и вообще почаще ездить к маме. А потом тоже поменяю. Но мыть её надо сегодня и зверски, чтобы ни молекулы не осталось...
Нет, голубушка, ложиться не будешь. Пока всё ототрёшь, как раз подойдёт время к контейнерам идти. Потом под душ... О Господи... туда... Ничего, дощечку под ноги подложишь, чтобы этого места не касаться. И только чистенькая уже в постель. А где я вчера? А-а, на кухонном диванчике, да ещё до этого на табуретке. Как не навернулась... Нет, сегодня нужно хоть немного выспаться, иначе что-нибудь забуду, упущу мелочь, а запалюсь по-крупному. Нет, не должна. Ни в коем случае. Мама... Витя...
...Вызвездило. И коты на контейнерах, как статуэтки египетские. Сколько же я их сегодня напугала... И чего туда лезут, ведь сытые все, толстые. Не для жратвы, видать, только для развлечения. Ну да, гуляют, бездельники, такая теплынь. Ночь, как на юге. И сверчки. Хорошо, что эти дни были серенькие, стояла бы жара, я бы точно не успела. А если покойник завонял, потом амбре уже ничем не убить. Сашка машину отхватил по дешёвке, в ней кто-то задохнулся. Да-да, помню, подвозил меня... это уже тогда с год прошло, наверно, а дух какой-то оставался гадостный.
Интересно, а в квартире сейчас как? Я-то принюхалась, а кто вот так войдёт... Как раскроешь дверь, сразу вдыхай... Нда, воздух скажу я тебе... Не тухлятина, но такая спёртость и запах от этого варева. Окна настежь. Все. Комары, мухи – пустяк, потом повыгоняю, всё равно Витьки пока нет. Освежитель почти полный, давай везде, в кухне особенно. Полы завтра с шампунем промоешь, где-то валяется тот, абрикосовый, какой мне не подошёл. Но пахнет он сильно, как раз... Изведём, не бойся, никто ничего не почует, не увидит, не услышит... Осталось последнее сказание – вот этот рюкзачок с костями и в его кармашке кольца. А посему ждёт тебя завтра дальняя дорога до кладбища. И если всё пройдёт удачно, то карта с казённым домом уже не выпадет никогда.
Пекло сковородное. И автобус, как назло, еле ползёт. Надо было пораньше съездить, зря я с этими полами завелась и с дверцей возилась больше часа. Но вообще-то правильно, когда вернусь, буду уже никакая. Мне теперь отсыпаться дня три... Нет, об этом не сейчас, об этом потом, сначала дело. И сойти лучше на следующей – у западных ворот, а то перед центральным входом можно наткнуться на знакомых, сегодня ведь воскресенье.
В августе кладбище – это что-то. Душегубка. И ведь деревья большие, казалось бы, должна быть тень, прохлада. Хренушки. Жарко, сыро и дышать нечем. И жуткая трава на всех могилах, по-моему, она ещё и воняет. Откуда такая дрянь насеивается, метра полтора в ней... точно, вот эти бодылья как раз с меня, значит, под метр шестьдесят. Водянистая, тварь, полудохлая, полусгнившая. А наверху, как для насмешки, такой миленький розовый цветочек а-ля геранька. Во, и к деду в ограду влезла, ну отсюда мы её быстро уберём. Давненько я тут не была, извини, дедуля. Видишь, во что вляпалась твоя любимица... и твоим подарком, подсвечником твоим... Ты уж там замоли, пожалуйста, чтобы меня простили...
Нет, к тебе в могилу мы закапывать это не будем. А вот в их семейное захоронение кое-что подсуну. Фаланги под угол решётки, а кусок берцовки у памятника Арикова прадеда – солидная стела, вряд ли её кто будет с места трогать. А рядом вообще какая-то древность... рассыпается вся, кто же догадался из песчаника ставить. И не так уж давно – умер этот товарищ в 1892, всего-то век с небольшим. «...улия»... Как-как? Уж не Смогулия? Вполне возможно. Хотя третья буква больше похожа на «а». Но первая «с», это точно. Слагулия? Смакулия? А может, всё-таки и Смогулия...
Вот тебе и разгадка того звонка. Арик говорил, что у него в Грузии дальние родственники и вообще кто-то оттуда в корнях. И если тут лежит его прапрадед, то по идее должен был бы наш Аристарх Леонидович носить эту фамилию. Ага, тогда и я тоже, ведь женщины редко остаются при добрачных. Нда, Надежда Смогулия, в моём положении куда как символично... Хотя иногда и муж брал фамилию жены, стал ведь его прадедушка Романовским, были, значит, свои соображения.
Но это прямо-таки знак свыше. Ночью той, первой, страшной, спрашивают, смогу ли я? Теперь тот же вопрос прямо с древнего памятника, из глуби времён... Смогу. Слышите, смогу! Я должна быть сильной. Обязана. Витя... В нём тоже ваши крови, помогите ему не остаться без матери. Помогите мне, ради Витюши помогите...
Сплошные Аристархи и Леониды... Солидное сочетание. Аристократы. Сплетение дворянских родов. А что плохого в этих именах... ну повторяются... традиция... Арик тоже хотел её продолжить, назвать сына Лёней. Я не против была. Инна не разрешила, потребовала, чтобы Виктором. Мы ей всегда уступали: Арик по привычке, я... да просто Арика жалела. Когда его отец узнал... кто же мне рассказывал... посмотрел он на Витьку и говорит: «Ну и хорошо, что в роду победитель появится, а то одни проигравшие». А где я тогда была? Ах, да, я же после родов с воспалением отлежала...
Кстати, Леонид Аристархович теперь тоже здесь. Да, вон он, в соседней ограде. Как раз перед нашим судом. Ты же Витюшке дедушка, кому как не тебе внуку помочь. И мне помоги. Ты меня один раз видел, и я тебе понравилась. Как ты тогда сказал... «Вы с Ариком будете счастливы, если Инна позволит». Не позволила... Ты сам её боялся, даже после развода. Ненавидел... я же чувствовала. Так поддержи меня теперь, дай силы... Попроси, чтобы меня не наказывали здесь, на земле, ведь это всё ударит по ним, а их некому защитить. Я тебя тоже пожалею, не буду в твоей могиле прятать её кости. Вон деревце на бугорке, корни повылезали, под них и засуну.
А остальное – в овраг. Как свалка разрослась, скоро с краями сравняется. Бросаем в разные стороны, где решётки из мусора торчат, сквозь них всё мелкое хорошо просыпается. А крупные остались? Две всего... Их мы подкинем этому новорусскому. У него наверняка руки в крови, так пусть рядом и останки убиенной лежат... Он сам, кажись, убиенный... Ни фига себе, сплошной бетон, чуть совок не сломала. Ладно, вот сюда затолкаю, под тую. Чёрт, корешок какой тугой... Им и обмотаю. Ну что ж, засыпаем и... Неужели всё?
Нет. Надо ещё от рюкзака отделаться. Тоже на свалку его, вот за этот венок. А кольца где? Ну, ты совсем... Ты же своими руками кинула одно в детскую песочницу, а другое на разделительный газон. Не помнишь? Вроде и помню, но всё как бы не со мной. И эти два дня... Сны при болезни такие: яркие, но нереальные. Так. Ладно. Соберись. Больше ничего от Инны не осталось? Вроде бы ничего, надо ещё дома проверить... Ты что это спотыкаешься? Вон скамейка в ограде, посиди. Теперь можешь не торопиться.
...Кто это кричит? Грач... Почему он такой большой... В плаще... Он по другой дорожке... Ну и пусть... Кресты интересные... Будто руки за голову и поворачиваются... Как мы в лагере... А этот с памятника подмигивает. Бред, конечно, но сама видела. Видела бред... Как кино. А вы этот бред ещё не видели? Зря, очень хороший. Обязательно посмотрите...
Грач приближается. Лицо у него человеческое. Но это грач, он же кричал... Кричал который сверху... Не всё ли равно... Теперь всё равно... всё-всё... равно... одинаково. Без разницы. Всё без разницы. Главное позади, и теперь всё... А что главное? А без разницы. Ничего. Теперь уже вообще ничего нет... Ни главного, ни второстепенного...
Что он спрашивает? Нет, мне не плохо. Домой? Да, наверно, пора. Проводить? Пускай, чего такого, я человек свободный. Нет, этот не из приставучих, под руку держит осторожно, только я и вправду всё время спотыкаюсь. Чего? Не умер ли кто? Нет, у меня все живы. Слава Богу. Хотя...
Нет, до дому меня не надо везти. Автобус недалеко останавливается, дойду. Спасибо. Всё в порядке, просто я недавно переболела. Ничего страшного, обычная инфекция. Да, поэтому и на кладбище заснула, слабость. Да, дома сразу в постель. Обязательно. Ещё раз спасибо.
Хорошо, успела сесть, стоя бы точно не доехала. Теперь можно подремать. Но не спать, а то остановку прозеваю. Почему-то кажется, что утро, а ведь сейчас уже седьмой час... Будто впереди ещё день, все едут на работу и я тоже... А когда мне на работу? Вообще-то в среду, но, может, эти два дня отдадут... Тогда в пятницу. Хорошо, день отсижу там, и опять выходные. Ещё два дня можно будет с Витюшкой... день плюс день... Что-то я заладила: день, день... куда утро не день, всё равно наступит день... Каламбур... Дурацкий между прочим. Но что-то в нём проскользнуло... Ага, «всё равно». Почему я эти слова повторяю? Мне что, действительно стало всё равно? Не знаю. Как это «не знаю», почему? А потому что всё равно...
...О Господи! Пропустите! Да на этой же, на этой! Да, проспала, убить меня что ли теперь... Хорошо, что дверь открыли. Ну, постояла? Встряхнись и поползли потихоньку. Подожди, тебе же в магазин надо, холодильник совсем пустой.
...Ну и долго ты будешь тут торчать? Мадам Тормоз... Чего в витрину уставилась? Творог там обезжиренный, ты его всегда ненавидела. Тебе что нужно? Сок. Ряженку можно взять. Шоколадку пососать полезно, силы восстанавливает. Пельмени... Класть их в эту морозилку? А потом они будут вариться в бульоне... Нет, с пельменями подождём. И вообще мясо... Давай лучше самый примитивный «Роллтон», голод заглушит и ладно.
А ведь голода нет. Ничего нет. Иду, как шарик воздушный, пустая вся. Может, оттого и падаю. И дома какие-то странные, и свет... Что-то не помню я такого оранжевого неба, а до заката ещё далеко... Наверно, со зрением нелады... Ничего, пройдёт. Главное – всё позади.
На кухне варевом не пахнет, но брызгалкой ещё пройдёмся. И в комнате. Ничего не забыла? Нет. Ни одной её нитки тут больше не найдут, ни одного волоска. Всё вымыла, оттёрла, выбросила. Не было ничего. Ни-че-го. Ни для кого. Никогда. Ни слова, ни звука. Даже под пытками.
А вот душ ты принять не сможешь, упадёшь в ванной, а тебе это совсем ни к чему. Надо бы, конечно, после кладбища... Ладно, вымой руки... выше, до локтя... и ложись. Хорошо, что бельё свежее... Теперь всё нужно свежее, всё новое... Новая будет жизнь... В чём новая? Не знаю. Я теперь буду другая... Мне трудно будет... Ничего, Витя, я вытерплю... для тебя... я должна...
...Да кто же так трезвонит?
– Арик? Нет, ко мне нельзя. Ни в коем случае. Нет! Сына посмотреть? Нет его, у бабушки. Болею я. Ничего страшного, простуда. Или грипп. Легче мне, легче, я сегодня уже из дома выходила. Нет, всё равно нельзя. Потом поговорим, что за спешка... Не знаю, почему ты себе места не находишь. Два дня, говоришь? Боже, какие мы чуткие стали... Ничего не случилось, абсолютно ничего, обычный грипп. И Витька в порядке, в день по пять раз созваниваемся. Нет. Я сказала «нет» и всё! Пока!
А вдруг он и вправду придёт? Не пущу! У него свой ключ... Он же до сих пор официальный владелец квартиры. Может, лучше к маме поехать? Далеко, хоть и пригородный, но посёлок, туда и автобус уже не ходит... да, десять часов почти, а он до девяти. Мотор взять... Я же еле на ногах держусь. Надо хотя бы сока выпить, загнусь ведь так... Будем надеяться, что не приедет. Зачем ему? Что он здесь забыл...
...Значит, кроме сока, ты ничего, голубушка не можешь. Даже печеньице не лезет. Хреновенько. Но надеюсь, выживешь. Славно ты придумала мелких пакетов накупить, через соломинку куда удобней, и за стаканом не бегать. Соси-соси, тут под диваном ещё четыре штуки... нет, три, один, кажись, пустой. А вот что у тебя уже битый час уснуть не получается... Странно, ты ведь на каждом шагу вырубалась... И на кладбище, и в автобусе, и в магазине чуть не отключилась. Арик со своим звонком, будь он неладен... А мне обязательно надо заснуть... Таблетки мамины снотворные... Они вредные и очень сильные, но других нет. Может, и так смогу, ещё часок поваляюсь, глюки посмотрю. Вон как тени от машин по стенам... вернее светы... куски света... нет, светов, они же разноцветные... Кусок того света, кусок этого... Опять?! Не смей на эту тему! Просто зайчики по стенам... Стены... это то, что с тенью? Почему в этом слове есть «тень»? Так задумано или случайно?
О Боже! Звонок! В дверь! Арик... Нет, я не смогу на него смотреть... в его глаза... И вообще он сюда... нет! Её дух ещё здесь... и будет девять дней... Ну почему у меня нет щеколды... Сейчас ключ вставлю – не откроет... Поздно. Щёлкает... Ну за что, за что мне такое...
– Уйди. Я тебя очень прошу. Очень-очень... Я понимаю, ты хочешь поговорить, но не сейчас. Не могу. Просто не могу и всё. Что? Ты много думал? Надо же! Похвально. А-а, как мама уехала... А до этого что же, пелена, говоришь, на глазах? Не надо мне про пелену, ты сам сделал свой выбор, не сваливай его на других...
Ну и что, что скучаешь? Будет у тебя новая дура и новых детей тебе народит... Как матушка тебе говорила? Что девок вокруг, что тюлек в Каспии? Вот и иди, лови...
Да нет, это не обида. Просто уже всё. Мне всё равно. Нет, с недавнего времени. Не о чем нам говорить. Да, ты прав, мне плохо, очень плохо... Ты всё равно не поймёшь. А если ты сейчас не уйдёшь, будет ещё хуже. Беда может случиться... Я тогда сама уйду... Да, я скверно выгляжу... Да, могу упасть. Но придётся уйти...
Не трогай плащ... Да, прямо на халат... А тебе что? Пусть жарко, плевать... Да, к маме... инфекция... значит, не к маме... Какая тебе разница куда... Я не могу с тобой... здесь... понимаешь? Не понимаешь... Нет у меня истерики... Я просто прошу тебя, умоляю, уйди...
...Зачем ты потащил меня на кухню... Ну и что дальше... Сижу я... Слушаю... Молчу... Чушь ты несёшь, бредятину, банальщину. Ах, любовь, ах, отцовский долг... Небось, думал, зальюсь я слезами и кинусь к тебе на шею... Не верю я ни в какое прозрение. Всего лишь посидел три дня без мамочки и соскучился. И чайник ты напрасно поставил. Там, на решётке, ещё могут быть брызги её жира... А в этой пепельнице я сжигала её паспорт... Зачем ты, Арик, зачем... Ты никогда не узнаешь, но... ты слишком похож на неё... я смотрю на тебя, а вижу... Оно съехало вниз, и показалась глазница... Я и так не могу теперь уснуть, а ты... А мне надо... надо... Если я не усну, я рехнусь... Ты хочешь, чтобы я рехнулась?..
Тебе всё равно... Журчишь, дорвался... Тебе же на всех было плевать, у нас в центре Вселенной только ты... Да что ты говоришь, «почувствовал, что сердце леденеет»? А я что, должна его растапливать? Тоже мне, нашёл Герду... Мне бы твои проблемы... Еще и торт достал... Идиот... Меня же сейчас вырвет от одних этих розочек... у неё на платье были похожие...
Нет, в ванную ты не входи, дай умыться. И правда, что-то со зрением, я себя в зеркале не вижу, вся расплываюсь до неузнаваемости. Спать. Если сейчас не усну, грохнусь на пол. А может, и просто сдохну... Всё равно... Но сдыхать лучше во сне. Таблетки в комнате, а вода здесь... Стаканчик из-под щеток... Теперь мимо кухни сразу туда... Вот они... Что смотришь? Я без них не усну. Не понимаешь? Ну, хорошо, вот ещё одну. Что, мало? Тогда ещё... И ещё... Теперь ты меня не добудишься... Что ты говоришь? Я тебя уже не слышу. И не вижу... Какое счастье...
Медсестра со шприцем. Опять...
– Не надо. У меня и так язык не ворочается...
Что? Доктор назначил? Тоже мне авторитет. Это когда-то слово «доктор» было символом мудрости... да, какого-то особого знания, недоступного простым смертным. А теперь это просто недоучка в белом халате... С проплаченным дипломом... Или тупой самодовольный баран, вроде горбоносого... как его... Конечно, теперь ещё и не запоминаю ничего, всё отшибли, ублюдки, своими лекарствами. Все ублюдки, и этот, с залысинами, и Риммочка-оптимистка с её вечными улыбочками. Дура, ты в скорбном месте, это дом скорби, поняла? И ты сестра милосердия, не просто медицины. Ничего она не поймёт. Нечем понимать – мозгов нет...
А остальные ублюдки. Уб-людки... Интересно, это от корня «люд» или «блюд»? Блюди себя... Соблюдайте дисциплину... Нет, наверно, от «блуд». Ублудил, наблудил и получился ублюдок. А кто блудил? Некто. Неопределённо-личный. Так «блуд» и «блюд» – это один корень? А «бляд»? Нет, «блядить» это не просто блудить, это изменять, предавать. И не мат вовсе, нормальное, полноценное слово, протопоп Аввакум ничуть его не стеснялся... и его производных тоже. И ещё кто-то... из классиков... из серебряного века... Да что же они из меня так всё повыбивали! Деградантка полная... Нельзя, нельзя, мне Витюшку поднимать... Сейчас вспомню, должна...
Ага, выплыло: «Матушка частенько его пользовала»... В смысле слово «блядь». И матом не считала – слишком хорошо знала старославянский. Умная была матушка у этой сволочи, Ахматова Анна Андреевна. А сынок этот, Гумилёв-младший, просто подонок, даже хоронить её не приехал. Говнюк. Но не дурак. Поди, себя самым крутым пассионарием считал. Щас. Крутой шизофреник – это да. Мозговитый – да, языков в башке держал, сколько в компьютер не влезет. Но насчёт пассионарности... Не лучше Арика...
А кто из нас не видит себя пассионарием? Я тоже видела... Тварь я дрожащая или право имею... Думала, что имею. Ни хрена. Никто не имеет этого права. А кто возомнил... Вот так, по мозгам того... Как меня. Смогу ли я... Не смогла. Не наше это дело, не смеем. Не смеем и всё. Никто. Потому что после этого жить уже нельзя. Мне придётся, я должна из-за Витьки, из-за мамы. И это будет самое тяжелое – просто жить.
Я выдержу. Только бы Арик на глаза не попадался. От его лица... Это непереносимо... Молчу, отворачиваюсь – сидит. Зачем? За что мне такое? Тварь я, тварь, дрожащая, ничтожная, только оставьте меня одну. Только не пускайте его сюда, прошу, умоляю... Смотрят хитровато и опять... Пока он здесь, я не встану, ни одной ноги не спущу, так и знайте, таскайтесь с вашими суднами, ещё и под себя делать начну. Мне теперь всё можно, я же сумасшедшая. И ни слова от меня не дождётесь. Буду молчать, пока язык не отсохнет. Вы моих слов всё равно слушать не хотите, так чего ради...
Опять его голос? О Господи... Он же был сегодня... или это вчера? Ничего не помню... Не надо, Боже, не надо, умоляю тебя, прекрати эту пытку... Когда же ты меня простишь...
– Как она?
– Почти без изменений. Ничего не ест, держим на капельницах, уговариваем выпить хоть глоток компота. Иногда удаётся. А бульон никак. При одном его виде и при виде мяса – сразу рвота. Причём удивительно стойкий рефлекс. Выяснить бы причину, но она практически не разговаривает. Только «да-нет» и то не всегда.
– А гипноз нельзя?
– Мы не имеем права без согласия пациента, а она категорически против. До истерики.
– Ой, нет, тогда не надо!
– Да и не получится. Если человек упирается, это очень трудно.
– Нет-нет, не мучайте. Просто хочется понять, с чего это вдруг...
– Тут может быть много факторов. Она болела, это и мать подтверждает, и подруга. Чем – неизвестно, но могла быть высокая температура. Плюс длительный стресс из-за вашего развода. Плюс на работе реорганизация отдела, многих рядом уволили – это же всё нервы. Мальчика в детский сад определяла – тоже, знаете, побегать по всем этим врачам и чиновникам. Плюс мог быть какой-нибудь неприятный разговор, который и оказался последней каплей.
– Да, тут как раз моя мама перед отъездом хотела к ней зайти. А матушка, если захочет, может и без всяких факторов так довести...
– Она заходила?
– Не знаю. Мама пока не звонила, а у Нади, сами понимаете, ничего не выяснишь.
– И не надо. Если был стресс, не стоит о нём сейчас вспоминать. Берегите её. Максимум заботы. Как можно чаще бывайте, просто сидите рядом, держите за руку...
– Она вырывает.
– Не настаивайте. Но в следующий раз попытайтесь взять снова. Она должна чувствовать, что нужна вам, что вы её любите. Хорошо, что вы не успели до конца оформить развод, а то потеряли бы на неё все права. Теперь же вам, возможно, придётся стать её опекуном. Вы к этому готовы?
– Да, конечно. Я её больше не оставлю. Это была самая страшная глупость в моей жизни.
– Слава Богу, вы это осознали. Держитесь. Ну, идите к ней. И будьте терпеливы. И подольше, подольше. Почаще и подольше. Для неё это лучшее лечение.
– Вы уже говорили. Спасибо.
Сентябрь 2007 года
