ЛИРА ЗОЛОТАЯ

Не продаётся лира золотая,
А если отдадут и предадут,
И продадут за тридцать три червонца,
Она старухой кривобокой станет,
И струны лопнут, космами повиснув,
И потропится в путь она закатный.
К безвестной паперти наутро подойдёт,
На камни стертые устало ляжет
И в золотом рассвете растворится.
Но кто ступени те ногой
В неведеньи безгрешном тронет,
Звук лиры золотой услышит в звоне
Колоколов убого-медных.

Я верую, и этого довольно…
Мне из-под кровли серой колокольни
Льёт переливы золотого звона
Непроданная лира Аполлона.

1994


БОГОРОДИЦА

Сошла с иконы старой богородица,
Мне окольцованной качнула головой.
Окладный плат вокруг плеча коробится
И гаснет босый след
под смятой муравой.

И в полуобороте Умиленья,
Так цепко кистью схваченном в веках,
Скользит она в толпе несмелой тенью
С новорождённым богом на руках.

А небо морщит тучи в серых складках,
Дождь хлёсткий
не по-летнемурасходится.
Киот открыт и пуст.
Загашена лампадка. –
Сошла с иконы нынче богородица.

1982


ПАЛАДИН 2001

Я в церкви пустой обновляю иконы,
«Дай, Господи, силы!» – я бога молил.
Но голос глушат колокольные звоны,
И кисти я бросил, и краски пролил.

Писать мне иконы – пустая затея.
Не хватит уменья, не хватит огня.
Но Дева-Мария – моя Галатея –
Крестом осенила меня.

Ожили глаза и улыбка, и руки,
Я плачу… Я с нею один на один…
И сердцем внимаю неслышные звуки:
«Твори! Ты мой рыцарь
и мой паладин.»


ДИСК ШАЛЯПИНА

Диск старый кружится…
Знакомый тембр – Шаляпин.
Мешает сеть морщин,
простите, сеть царапин.
А голос накалён
упругой силой страсти,
В нём нега и экстаз,
в нём жизни полнота,
В нём молодость, в нём грусть…
И шейх и раб не властен
Заставить миг застыть.
Останься, красота,
Останься, блеск зари.
Останься, час предела!
Философам седым
пророчат пусть Сивиллы,
Здесь будущего нет –
любимой льётся тело,
И льётся в чаши сок,
и гроздь рука сдавила,
И голос накалён
упругой страстной силой:
«О, если б…
О, навек…
так было…»
Было…
Было…

1980


РУБАХА ИЗ КУМАЧКИ

- Живой?
- Отходит к богу! –
И прочь в грозу ускачут.
Они в мундирах строгих,
А он любил кумачу.

Рубаха из кумачки, –
На ней и кровь не видно,
И глаз никто не прячет,
И никому не стыдно.

Рубаха из кумачки,
Черкесская бекеша,
Дождь смыл с них первой прачкой
И кровь, и сок черешен.

1984


БАЛЬМОНТ

Жена устроила скандал –
ей не впервой!
Он бросился в окно,
лежал на мостовой,
В гортани клокотал
бессвязный лепет.
Больница, боль –
так месяц, год.
Беспомощный
и яростный калека,
Поэзии российской
Белый Лебедь,
Он крылья вырастил
и вырвался в полёт
Бессмертного
Серебряного
Века.

2002


ПОЭЗЫ СЕВЕРЯНИНА

Пряди тонкой лозы –
Не твоя ль причёска?
Струи ясной речки –
Взгляды глаз твоих.
В канделябрах бронзы
Простенькая свечка
Тающего воска –
Свет для нас двоих.
В канделябрах плотных
Тающая свечка,
На простой причёске
Диадемы блеск,
В круг манишек потных
И камзолов плоских –
Струи серой речки,
Влажных вёсел плеск.

1980


МЕССИЯ

С острым профилем интеллигента
И ребячливым взмахом взгляда,
Он в туманном плаще декадента
Шёл тринадцатым по Петрограду.

Перекрёсток. Костры. Неспешно
Подошёл. Блик на тонкой руке…
И промёрзший, и светло-нездешний
В революций терновом венке.

1979


У ПОРТРЕТА ЦВЕТАЕВОЙ

Две глубины, как два провала,
Как возгласы последней боли.
Все петли выделенной доли
Та петля смертная порвала.
Твоя воля
И неволя,
Твоя доля –
Взлёт страниц.
На портрете сумрак боли,
Чернота ресниц.
Твоя доля
И недоля,
Твоя воля –
Сразу прочь.
И морщины чёлка колет,
И в глазницах ночь.
Вот вернулась –
Не согнулась,
А уж гнули –
В лук.
Нет ни зелия, ни пули,
Только плотный крюк.
Как на высотах перевала,
Глаза нечеловечьей воли,
Все петли выделенной доли
Та петля разом перервала.


* * *

Я не виню те души, что угасли
То собственным, неясным мне, решеньям.
У Парки вдруг сломалось прясло,
Вихляется веретена вращенье.
О Господи! Прости ей прегрешенье!
Что не смогла свой крест,
как ты, нести,
И до конца страдать,
как страждал ты, мессия,
Что не смогла светло
поднять чело своё…
Я знаю, что грешно молиться за неё,
Но, Господи, прости!
Но, Господи, прости!
Она раба твоя…
И дочь моей России.

1992 – 1994


МОРСКИЕ СИРЕНЫ

Критики перья стругают поглаже,
Заворачивают плевки в комплементы.
Не дочки-матери, не современницы даже,
Всё своё, как у двух континентов.

Заплывали морскими сиренами,
Заломали мирскою сиренью.

Марины, Марины, неохватны, как сны,
То в раёшник, то в стынь Елабуги,
Читают девчонки, весною пьяны,
Профессора и бомжи, и лабухи.

В ночи смиренные
Надымлено,
Не светает…
Сирены мои –
Кудимова,
Цветаева.

1982


ПАЖ

Проснитесь, госпожа!
Проснитесь, госпожа!
Супруг приехал Ваш,
но нет при нём пажа,
Красавца-барда молодого,
Он пел вчера для Вас во тьме алькова.

Поутру он сидел у берега ручья
И розу белую держал в ладони.
Была та роза Ваша – иль ничья?
Барон пажа позвал, и унесли их кони.

Паж розу в струи опустил.
Сказал: «Плыви!»
Она плыла и мокла, и дрожала…
Брабанты рукавов у старика в крови,
И пусты ножны, нет кинжала.

И нет поэта, юного пажа...
Проснитесь, госпожа!
Проснитесь, госпожа…

2002


РИСУНОК ДУШ…

Высоцкий – это целый
пласт нашей культуры.
(Из выступлений)

Стихи, стихи – рисунок душ,
Неважно – карандаш иль тушь.
А музыка – по снегу наст,
Из песен отпрессован пласт.
Не входит он ни в чей кадастр,
На мир наложен новый растр,
Без выкрутасов старых рам:
Лицо и храм.
Вы думали – сдадут в утиль,
А это века дух и стиль.
Нас держит и упасть не даст
Им скованный надёжный пласт.

* * *
А что Высоцкого не стало –
Закономерность изначальная:
И хрипотцой его усталой
Все перекрестки искричали мы,

И за любовь французско-русскую
Всем русским матом обложили.
В нём наши кости злостно хрустнули,
В нём надорвались наши жилы,

Инфаркты наши синим чадом
Загнали в сердце строки «Нерва». –
Закономерность изначальная,
Что барды умирают первыми.

1980


ПОЭТЕССА

Жила она в светлой хорошей квартире
С сыном-студентом, газетчиком-мужем,
Досуха терла тряпками лужи
В ванной и даже, скажем, в сортире.

Сумки таскала с крупами, солью,
Красилась наспех в прихожей у зеркала.
Маялась часто всякими болями –
Обыденной жизни обычная мерка.

Но было другое: сквозь сжатые губы
Ритмичные строки под взмахи руки,
И слово за словом, то нежно, то грубо,
Но только вот это – цементом строки.

К ней рифмы слетались,
будто к хозяйке,
Шли строфы – стадами, элитою слова.
И тайна свершалась – читала не Майка,
Работал Поэт,
напряженно,
сурово.

1981


ЯНВАРЬ 1837

Закат был короток и зол,
Калились на ветру у ясеней
Штампованных стволов балясины
И веток кованый узор.

И красен снег на Черной речке,
И день до донышка прожит,
И полоз у саней визжит,
И город зажигает свечки.

1984


ТАЙНА МАХИ

В Испании вскрыта усыпальница
Герцогини Альбы, знаменитой «Махи»
Гойя. По скелету антропологи
установили, что она никогда при
жизни не могла принять позу, в
которой изобразил её художник.

Кому – Голгофа,
А её – на софе
Аутодафе.
Затылок – в профиль,
А груди – в фас
За часом час…

Тело в одежде –
Клинок в ножнах,
А обнаженное –
Нежной надежды,
Юной беспечности
Залог в вечности.

Этюд, ещё этюд…
В Испании вето
На нуд,
Знает он это,
Но есть и секреты
У гения кисти и краски:
На маху надета маска.

Лицо подруги любимой,
Натурщицы многоскитальной,
Скрылось чертами секс-примы
Герцогини Альбы.

Всесильной особе простится
Любая нескромность,
А телу любимой – в веках сваетиться
Негой истомной.

Позирует герцогиня –
Срамота несусветная,
Скрючилась вся напряженно.
Он же рисует свою богиню:
Маха одетая…
Маха обнаженная…

Горят, не сгорая, в огне стыдливом
Рук переливы,
Изгибы и грация.
Бессмертная саламандра!
Будут века ей петь дифирамбы
И греметь овациями.

Развратный взгляд фаворитки
Смотрит, не мигая,
Из рам и с открыток
Альбомовых.
А тело –
чистота нагая,
Испанская,
Крестьянская,
Не альбовая.

1977


ПЛЕННИЦЫ
(ПО МОТИВАМ ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА)

Тащились колымаги
по несглаженным ухабам,
Дышали пеной
розовые рты быков,
И умирали на ночлегах
связанные бабы
Под мышцами тугими
бритых кунаков.
Редели гроздья лиц
молчащих полонянок,
Плыл волчий сытый вой
за стенами костров.
И клочья женских шалей
бились на полянах,
Как с богородиц русских
сорванный покров.

1980


КАРЛИК ВЕЛАСКЕСА

Спокоен взгляд над разворотом фолианта,
Рукой привычно загнута страница.
И мнится,
Перед тобой портрет уж если не гиганта,
То рослого, немолодого франта.

А это отдыхает с книгою Эль-Примо,
Придворный королевский лилипут,
Лакей и шут.
Вся жизнь его, как рана,
нестерпима,
Но взгляд его ушёл в века,
на нас,
сквозь нас…
и мимо.

1979


СКАТЕРТЬ

Расстелю я скатерть –
народные узоры:
Листики,
венчики,
подсечки
и подзоры.
Шов ко шву,
к витку виток,
Нитками закрученный…
А сделал вышивку станок
Стучанием заученным.

Шила девка зимней ночью
При лучине смоляной,
Под узорной лёгкой строчью
Скатерть шла волной льняной,

И родился в тьме избушки
Дум девичьих и души
Тонкий трепет –
завитушки,
Листья,
венчики,
цветы
И подбойки,
и опушки
Первозданно хороши…


Налегли времён пласты,
Но ко мне приедешь ты –
Расстелю я скатерть –
народные узоры,
Ты от них за чаем
не отводишь взора, –
От листков,
от венчиков,
завитков.
Вышивались они перестуком станков,
Шов ко шву –
листок,
цветок –
На полотне ль,
на ситце…
Запрограмирован станок
Той русской мастерицей.

1978


ЧАША ЖАЖДЫ

Человек протягивает
К Природе чашу.
Мюссе.

Я протягиваю Чашу,
Госпожа моя, Природа,
Я протягиваю Чашу,
Мой владыка, Мирозданье,
Вам протягиваю Чашу
В струпьях человечьей жажды.
Влейте струями Познанье
И потоками Свободу
В Чашу чистую и влажную.

Человечьей жажды Чаша
Молодой надеждой кована,
Человечьей жажды Чаша
Жгучим чаяньем чеканена.
Я протягиваю Чашу,
Чашу счастья и беды.
Не кровавый посох Каина
Простучит дороги к новому,
К родникам живой воды.

Ты наполни эту Чашу,
Госпожа моя, Природа,
Ты наполни эту Чашу,
Мой владыка, Мирозданье!
Вы же влили в эту Чашу,
Чашу в струпьях жажды тусклой
Не потоками Познанье
И не струями Свободу,
А лишь каплею Искусство.

Природа вняла жалобам Человека
и опустила в Чашу Жажды ещё одну
каплю своей материнской росы – Любовь.
Но это уже новая песня и новое
моление о Чаше.
1979